— Дороговато. Да и не проживу я столько. Скинь полтинничек.
— Кабы я мог скинуть полтинник… Или ты… Да мы бы… Ладно. Пока жена не видит. Она у меня строгая. За чебуреками отошла. Давай шустро. Только ради почину.
Бабка расплачивается, подхватывает обновку, внука и уходит. Продавец, следуя обычаю, тщательно проводит тремя сотенными бумажками по каждой паре обуви, разложенной на прилавке. В это время подходит жена с пакетом чебуреков.
— Ну как, Лёнь?
— С почином, Надь, — отвечает продавец, продолжая обмахивать обувь деньгами.
Жена наклоняется вниз, под прилавок, чтобы спрятать чебуреки, и Лёня, не замешкавшись ни на секунду, проводит выручкой по её необъятному заду, туго обтянутому клетчатыми шортами.
Рассказ начальника цеха
Мы с нержавейкой работаем, потому к нам отовсюду приходят. Частник ломится — то вышку баскетбольную ему на даче, чтоб сверкала, то ворота. Но мы от них заказы не очень берём. Нет, ну денег, бывает, много дают, а интересу нет никакого. Руководство хочет, чтоб с техническим интересом на перспективу, а не только за голые бабки. Правда… был тут у нас конкретный заказец. В смысле, от конкретного человека из конкретного города Петербурга. Он для друга кресло в подарок заказал. Чтобы всё из боксёрских перчаток. Картинку принёс из «Плейбоя». Кресло, кстати, патентованное. Всё из нержавеющих шишек таких. И на каждую шишку по боксёрской перчатке натянуто. Ну, нам на этот патент хоть перчатку положить. А то и две. Мы к креслу подлокотники приделали и патент, считай, обошли. Шесть тыщ евр обошлось ему кресло. Это ещё перчатки из кожзама. А если б из натуральной кожи, то и все двенадцать. Но мы взяли из кожзама. Правда, детские. Человек носом-то покрутил, но мы его убедили. На мелких сидеть удобнее. Они подробнее к телу прилегают. Ещё и осталось этих перчаток на дворовую команду. Может, вам нужны для сына или от тёщи… Ну, как хотите. А ещё был случай — унитаз заказали из полированной нержавейки. И не просто так — ас художественным смыслом. Баба голая раком стоит. Со всей хернёй, как полагается. А жопа у неё не просто семь на восемь, а крышка от унитаза и есть. Ты её хвать за… открываешь, в смысле, и садишься с подогревом и музыкой, чтоб дела свои серьёзно решить, а не на бегу разбрызгать. Ну, ладно, что об искусстве болтать — давай, выкладывай чертежи своих гаек. Сейчас технолог подойдёт и начнём вместе смотреть.
* * *
В селе Андреевское Александровского района Владимирской области на стене продуктового магазина приклеено объявление о том, что тридцать первого августа в доме культуры состоится богослужение с благословением детей к началу учебного года… Всё смешалось в доме Облонских из села Андреевского Александровского района Владимирской области.
История о двух керосинах
Так случилось, что мне пришлось встречаться с двумя людьми по прозвищу Керосин. Первым был наш сосед по дому, в Серпухове, фамилия у него была гордая и по-военному блестящая — Кирасиров. Но его друзья-собутыльники, а за ними и соседи, следуя нашей извечной привычке всё сокращать и упрощать, превратили красоту и блеск в… И то сказать — выговаривать заплетающимся языком «керосин» гораздо проще, чем Кирасиров. К тому же Коля пил, как говорится, всё, что горит. Да и вообще фамилия была не его, а жены. Никто и не знал, почему он её принял. Злые языки утверждали, что мужиком в семье как раз была она — Юзефа Петровна. Коля и окружающие звали её просто — Юза. Женщина она была внушительная, решительная и скорая на расправу с мужем. Каждый раз, когда Коля приходил или бывал принесён товарищами домой пьяным — Юза била его. Она и товарищей била, если они не успевали быстро отползти. Никогда Юза не брала в руки ни сковородки, ни скалки — всё делала голыми руками. А ручищи у неё были… Как на грех, Коля был ей полной противоположностью — тщедушный и маленький. Однажды я видел, как Юза заносила бесчувственного супруга домой под мышкой. Нести, к счастью, было недалеко — жили Кирасировы на первом этаже. На кровать она его не укладывала, а бросала прямо в коридоре с размаху на пол и шла сидеть с соседками на лавочке у подъезда. Через какое-то время Коля приходил в чувство, а чувство у него было одно и требовало продолжения банкета. Начинались мучительные поиски выхода во двор, к друзьям. Дверь предусмотрительная Юза запирала. Тогда Коля лез в форточку на кухне. Увы — форточка на кухне была надёжно забрана стальной мелкоячеистой сеткой от комаров, к которой Коля притискивал своё лицо и даже пытался продавить его точно фарш через кружок с дырочками у мясорубки. Открыть окно Коле не удавалось — пальцы его не слушались. Его не слушался весь организм, кроме рта, которым он изрыгал вообще и проклятия Юзе в частности. Проклятия на жену не действовали. Она даже не прекращала лузгать семечки. Тогда Коля начинал угрожать, обещая пожаловаться на жену в милицию, в партком, в Москву и в президиум. Он не уточнял, в какой президиум. Было и так понятно, что в самый главный, который только может быть. В своём устном обращении в этот самый президиум Коля сообщал о том, что Юза сука последняя и регулярно ворует с родного режимного завода мыло, половые тряпки (она работала уборщицей) и чистящий порошок пемзу… И на президиум Юза клала с прибором. Можно не сомневаться, что он таки у неё был.
А трезвый Коля был совсем другим. Он любил копаться в палисаднике под окнами, сажал цветы и сирень. Детвора всегда ему с удовольствием помогала, потому что после таких посадок Коля выносил во двор гармонь и играл себе и нам. Играть он не умел, но любил. Зато нам разрешал нажимать на перламутровые кнопочки и растягивать меха. И мы Колю за это любили. Даже очень. Была у него ещё одна странная, в глазах окружающих, привычка — Коля (само собой, когда был трезв) каждый день, а то и по два раза на день, чистил обувь. Выносил на крыльцо гуталин, щётку, старую байковую портянку для полировки и с наслаждением начищал свои ботинки. И Юзе чистил. Она этому не препятствовала, но постоянно удивлялась. Как-то раз даже спросила у Коли — не армянин ли он случаем. Оказалось, что нет.
Пару лет назад проходил я мимо дома, в котором тогда жил. Сирень, что мы с Колей сажали, так разрослась, что закрыла окна Колиной квартиры на первом этаже. Кто теперь там живёт — не знаю.
А второго Керосина звали Шура. Да и сейчас так зовут. Живёт он в деревне Макарово Владимирской области, фамилию его я не знаю. Её, наверное, кроме него самого никто и не помнит. А Керосином прозвали потому, что мать прижила Шуру от заезжего торговца керосином. Деревенские прозвища прилипчивее городских. Они пристают не только к человеку, но и ко всему, что его окружает. Даже Шурину собаку зовут Керосинкой. Не говоря о жене.
Шура работает трактористом. Вернее, работал до тех пор, пока не наехал трактором на линию электропередач. Не на всю, конечно, а только на один столб. Вообще это была тёмная история. Одна сторона, то есть соседи, милиция и сам столб, утверждала, что во всём виноват был Шура и трактор, а другая, состоящая из трактора и Шуры, во всём обвиняла столб и отвратительного качества самогон, который гонит старуха Карасёва. Шура и не отрицал, что они с трактором были выпивши. Но наезжать на столб и не думали, поскольку ехали совсем в другую сторону — за водкой в соседнюю деревню. По дороге, между прочим, ехали. А столб в поле стоял. Перед тем, как на них наброситься.
