И ещё
Когда меня спрашивают: «Как оно там?», я отвечаю: «Оно — там. А мы — мы здесь, сколько бы там ни находились». Так оно получается.
В конце концов
Я вернулся. Поехал к матери повидаться в свой родной город Серпухов. Из города Пущино, в котором проживаю, и поехал. На автобусе. Всей езды — минут сорок-пятьдесят. По холмам, через два леса и четыре поля, через деревню Липицы, по мосту через Оку, а там уж и Серпухов, считай. Автобус попался хоть и рыдван рыдваном (из тех, что у нас зовут «скотовозами»), зато с богато украшенным салоном. Вымпелы разные с эмблемами — «Вольво», «Мерседес», «форд», — значки с ещё советскими гербами городов и республик; само собой, девки голосистые в бикини (от которых, по нашей-то погоде, мороз по… ну, в общем, по коже) и два назидательных изречения, приклеенных липкой лентой: «Одна голова хорошо, а две — уже некрасиво» и «Жена познаётся в отсутствие мужа». Ну, что ж, едем, смотрим, читаем. А, вот ещё забыл — кондукторша с таким количеством золотых зубов, что кажется, их у неё не только полон рот, но и в носу с ушами тоже есть толика.
Возле Оки, значит, подсаживаются к нам рыбаки. Человека два или три с ящиками своими рыбацкими, походными, в которых они водку таскают, в валенках с галошами, с коловоротами величиной с небольшую буровую установку, с носами сливового цвета. Сели, пенсионные книжки показали, билеты за полцены взяли и поехали. То есть поехали, конечно, но не сразу, а только после того, как заднюю дверь общими усилиями закрыли. Не хотела она закрываться, только жужжало в ней что-то жалобно, а складочки железные расправляться не хотели. Водитель наш, как находящийся за рулём и по причине натуральной давки в салоне, выйти и помочь ей закрыться не мог, а только крикнул в салон: «Мужики! Ёбните по ней кто-нибудь ногой, кто ближе стоит». Близстоящие к двери мужики (ими оказалась женщина средних лет в пуховом платке, повязанном поверх шапочки с надписью «Адидас»), конечно, откликнулись, дверь закрылась, и мы покатили.
На въезде в Серпухов почти все рыбаки повылезали, а один остался. Тут-то кондукторша к нему и пристала. Слышь, говорит, рыбак, ты заплатил только три рубля до Серпухова, а по городу надо ещё полтора рубля (память быстро подсказала, что ещё несколько дней назад эта сумма равнялась пяти центам) доплатить или вылезай отсюдова на. Рыбак, в своём ответном слове, высказался в том смысле, что всё уплатил сполна и на одном заводе сорок лет отпахал как проклятый, и пенсия с гулькин хер, и за бардак в стране он не отвечает, а что до требования кондукторши доплатить, то требование это он имел в виду, а если случится такая надобность, то и кондукторшу, и водителя автобуса, да и сам автобус иметь в виду обещал непременно. А в конце ещё и усугубил, спросив: «Что зубы-то свои золотые на меня повылупила? Нахалка». Нахалка за словом в свою кондукторскую сумку лезть не стала, а ответила сразу же. Изо всех золотых зубов. Шофер аж дымом сигареты поперхнулся, но руль удержал.
За таким занимательным разговором подъехали мы к остановке под названием «Одиннадцатый дивизион ГИБДД». Тут кондукторша, худых слов, кроме одного коротенького и второго чуть подлиннее, не говоря, автобус остановила, наказала водителю ждать, а сама пошла в дивизион за постовым. Сидим, молча ждём. И рыбак сидит — злой и красный как рак, но из автобуса не выходит. Пришёл постовой молоденький. Без крика, вежливо обращается: «Мужик, раз не платишь — выходи по-хорошему, а то заманал уже всех». Тут мужик взял… да и вышел молча.
И мы дальше поехали, хотя многие и были разочарованы таким, можно сказать, невыразительным финалом. Отъехали мы, однако, совсем немного, как вдруг встрепенулся алкаш, дремавший, казалось, всю дорогу, на одном из задних сидений. Он приподнялся, сколько мог, и, с немалым трудом разлепив запёкшиеся губы, громко и отчётливо сказал, обращаясь к пассажирам (нет сомнения в том, что обращался он к гораздо более широкой аудитории, просто вынужденно был ограничен автобусным салоном): «Бляди!» После чего, выдержав огромную, прямо-таки мхатовскую паузу, во время которой в изумлении притихло всё, включая, кажется, даже двигатель автобуса, опять повторил свое обращение к народу и пояснил: «Не дают русскому человеку на автобусе спокойно проехать!» И дискуссия немедленно обрела второе, с сильнейшим перегаром, дыхание… Выступающими был серьёзно затронут целый ряд животрепещущих тем, включая межнациональные отношения, культуру поведения вообще и в отдельно взятом автобусе, нынешний отопительный сезон и не проходящее алкогольное опьянение значительной части населения. Когда мы подъехали к конечной остановке, виновник торжества встал, первым протолкался к выходу и сказал на прощанье: «А всё равно у меня сегодня хорошее настроение. И вам (он грозно потряс в воздухе заскорузлым скрюченным пальцем) ни хуя его не испортить!» И действительно — ни… не смогли испортить. Театр закрылся (вернее открылся), и зрители потянулись к выходу.
Слушая мой рассказ о поездке в автобусе, мама смеялась-смеялась, а потом перестала и спросила: «За этим ты вернулся из Сан-Диего, идиот?» И мы пошли пить чай с плюшками.
Август 2001 — февраль 2002 гг.
Записки понаехавшего,
или
Похвальное слово Москве
Теперь такое время, что без эпиграфа никак нельзя. Не только сочинению, но и человеку. Хорошо, когда в эпиграфе нефть или акции какой-нибудь компании. Даже футбольная команда хороша в качестве эпиграфа, если она, конечно, не наша. Но у меня ни акций, ни нефти. И футбольную команду я тоже не озаботился прикупить по случаю. Как тут выкручиваться? И я решил взять что плохо лежит то, что принадлежит Салтыкову-Щедрину. А принадлежит ему такая фраза, что вся футбольная команда, хоть бы она и была английской, отдыхает на скамейке запасных и нервно курит, курит, курит…
Вот она: «Водка у нас, осмелюсь вам доложить, отличная: сразу, что называется, ожжёт, а потом и пойдёт ползком по суставчикам… каждый изноет-с!» Не фраза, а брильянт. Кохинор и Великий Могол вместе взятые. Вы, конечно, спросите — а при чём здесь столица нашей родины? А вы замените во фразе Михаила Евграфовича слово «водка» на слово «Москва». То-то и оно. Все суставчики у меня изныли от этой столицы. Уже и не осталось неизнывших. А она всё ползёт и ползёт. К горлу, стало быть, подбирается. Но вы не думайте — «Записки понаехавшего» не репортаж с петлей со столицей на шее. Она не дождётся.
Час утренних пик в московском метро — это час не только пик, но и мечей, кинжалов и даже вилок с иголками. Ещё и на станцию не вошёл, а уже застрял в пробке. Впереди, в дверях, столкнулись и сцепились две тётки с огромными клетчатыми сумками на колёсиках. Кто из них кого обогнал, кто кого подрезал — неизвестно. И уж совсем непонятно, кто из них «шестисотый», а кто — «запорожец», потому как сирены у обеих такой громкости, что предсмертный вопль «Титаника», напоровшегося на айсберг, по сравнению с ними — писк новорождённого котёнка. Внезапно откуда-то сбоку раздаётся женский крик: «Всем дам потрогать! Всем!» Мужчины мгновенно поворачиваются на голос кто чем может. Увы… Это всего лишь торговка скатертями с тефлоновой пропиткой предлагает всем потрогать свой товар. Хоть бы обернулась им. Так нет же — разложила на прилавке…
