— Отец оставил ей состояние.
— Откуда ты знаешь?
— Мы проверяем всех, кто связан с Корпусом 44.
— Я, наверно, выдумываю.
— Лучше проявить осторожность, чем потом сожалеть. Я попрошу наш аналитический отдел внимательнее присмотреться к ней.
— Пойдем, познакомишься с детьми… Фред, поздоровайся с моим женихом мистером Беллом.
— Здравствуйте, мистер Белл, — сказал, глядя себе под ноги, Фред, застенчивый мальчик лет семи-восьми.
— Здравствуй, Фред. Войдя, я услышал, как ты танцуешь. Ты танцевал так быстро, что я подумал, это пулемет.
— Правда?
Он поднял голову и улыбнулся Беллу.
— Как обращается с тобой мисс Морган?
— Она очень добрая.
— Согласен.
— А это Адель, — сказала Марион.
Девочка была бойкая, несколькими годами старше брата и ни в каких уговорах не нуждалась.
— Вы правда жених мисс Морган?
— Да, я этот счастливец.
— Еще бы!
— Ты очень умна. А о чем кино?
Адель удивилась, когда вместо нее ответил маленький Фред:
— Детей танцоров захватывают индейцы.
— И как оно называется?
— «Урок». Дети учат индейцев новому танцу, и те их отпускают.
— Звучит вдохновляюще. С нетерпением жду, когда можно будет посмотреть. Приятно было познакомиться, Фред. — Он снова пожал маленькую руку. — Рад знакомству, Адель.
Ей он тоже пожал руку.
Марион сказала:
— Увидимся утром, дети. — И сказала матери: — В восемь утра, мисс Астер.
[39]
Они остались в театре одни.
Белл сказал:
— Когда завтра утром придешь в Форт-Ли, увидишь человека, одетого индейцем. Дай ему роль, которая позволит ему постоянно быть рядом с тобой.
— Арчи Эббот?
— Он единственный, кроме Джо Ван Дорна, кому я доверил бы твою жизнь. Но никто не поверит, что мистер Ван Дорн, одетый индейцем, ищет работы актера в твоей фильме. А вот Арчи стал бы актером, если бы мать ему не запретила. Пока мы не убедимся, что Кэтрин Ди не замыслила ничего дурного, Арчи будет присматривать за тобой весь день. И я хочу, чтобы ночи ты проводила в «Никербокере».
— Незамужняя женщина одна в респектабельном отеле? Что скажет гостиничный детектив?
— Если он себе не враг, то скажет: «Спокойной ночи, мистер Белл. Добрых снов».
Исаак Белл снова вернулся на улицы. Он чувствовал — цель близка, так близка, что он постоянно носил в кармане сэндвичи, полагая, что человек, ведущий такой образ жизни, как Билли Коллинз, обрадуется возможности подкрепиться. Его видели еще два раза, и оба раза на Девятой авеню, там, где она неожиданно обрывается у Тридцать третьей улицы. Там, где вырыли гигантский котлован для строительства вокзала Пенсильванской железной дороги.
Одетый в потрепанную одежду, он шел к строительной площадке, высматривая высокого, худого человека, которого заметил между груд угля. Весь городской район — шесть акров домов, магазинов и церквей — исчез. Девятая авеню пересекала гигантскую дыру, превратившись в две наклонные временные эстакады, по которым проходили две трамвайные линии, дорога для автомобилей и тротуар для пешеходов. Еще выше над Девятой авеню на высоких опорах по-прежнему проходила надземка, поезда гремели над ямой, точно гигантские аэропланы из железа и стали.
Паровозный свисток возвестил окончание рабочего дня. Тысячи рабочих выбрались из ямы и устремились в город. Когда они ушли, Белл спустился по лестницам и временным деревянным ступеням, минуя несколько перерезанных газовых магистралей и чугунных водопроводных труб, электрических линий и кирпичных канализационных каналов. Спустившись на двадцать четыре фута, он увидел частично возведенный стальной виадук — ему объяснили, что виадук пройдет под Девятой авеню и окружающими ее зданиями. Белл прошел по нему в темноту, где изредка попадались горящие электрические фонари.
Он оказался на шестьдесят футов ниже поверхности земли, на дне котлована. Это было поле, усеянное каменным мусором и обломками взорванного гранита; поле пересекали узкие рельсы, по которым вывозили мусор и ввозили материалы для строительства. Стоял настоящий лес широких колонн, на которых держался виадук. Вверху сквозь этот лес виднелись голубые электрические искры, когда в небе проходили поезда надземки.
Белл бродил здесь целый час, ожидая встретить ночных сторожей. Раз или два спотыкался о неровности. В третий раз он упал, почувствовал сладкий запах, нащупал огрызок яблока. Осматриваясь, он увидел человеческое логово — смятое одеяло, еще несколько яблочных огрызков и куриные кости. Белл сел, приготовясь ждать, неподвижный, как глыба льда; шевелясь ровно столько, чтобы руки и ноги не затекли, и только тогда, когда поезда над головой маскировали его движения.
Он был не один. Бегали крысы, залаяла собака, а в ста ярдах от себя в темноте он слышал спор двух бродяг; спор завершился тяжелым ударом и стоном, который заглушил грохот проходящего поезда. С наступлением ночи стало тише, а поезда пошли реже. Кто-то развел костер в конце ямы у Тридцать третьей улицы, тени и отблески огня плясали на столбах, балках и грубых каменных стенах.
Белл услышал шепот:
— Здесь как в церкви.
47
У Исаака Белла пришли в движение только глаза.
В свете далекого костра он увидел длинное костлявое лицо, пустую улыбку. Человек был одет в тряпье. Руки пустые, глаза опухли, словно спросонья, и Белл решил, что он все время был здесь, просто спал бесшумно. Теперь этот человек удивленно смотрел на стальной скелет виадука, и Белл понял, что он имел в виду, говоря о церкви. Переплетающиеся балки, темное небо, усеянное звездами, и отблески костра создавали впечатление средневекового собора, освещенного свечами.
— Привет, Билли.
— А?
— Ты Билли Коллинз?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Ты когда-то якшался с Глазником О'Ши.
— Да… Бедный Глазник… Откуда ты знаешь?
— Мне сказал Томми.
— Жирный ублюдок. Он твой друг?
— Нет.
— Мой тоже нет.
Билли Коллинз, хотя он был, должно быть, примерно одних лет с Беллом, казался древним стариком. Волосы седые, из носа течет, а на опухшие глаза навернулись слезы.
— Ты друг Томми? — снова сердито спросил он.
