— Евгения Аксентьевна… — начал он, и его голос, такой светлый, такой чистый, вдруг предательски задрожал.
В этот момент в беседку влетела Женечка, которая с визгом кинулась ко мне. Михаил Григорьевич потрепал сводную сестренку по волосам и вышел прочь.
Я была немного зла на девочку, но поняла, что вины ее в том, что ворвалась она в неподходящий момент, нет. Смущенный Михаил Григорьевич быстро сунул мне в руку василек и исчез. Мы с Женей бродили по саду, она — гоняясь за бабочками и стрекозами, я — со слабой надеждой, что встречу Михаила Григорьевича.
Но вместо этого наткнулась на господина Ушайко. Запинаясь и конфузясь, он завел речь о погоде. Причем я не могла избавиться от впечатления, что он меня в саду караулил. Он что-то хотел мне сказать, но никак не мог. Наконец, он произнес:
— Евг-г-г-ения Ак-к-ксентьевна, он ловелас и фанфарон! Он вас не любит, вы для него игрушка, не более того!
Я окаменела, не зная, как реагировать на сии бесстыдные речи. Студент-агроном, сочтя это за знак одобрения, продолжил:
— А же люблю вас беззаветно и всепоглощающе. И пусть я беден, пусть у меня нет звонкого графского т-т-т-т-титула, но я обещаю вам, что сделаю все для того, чтобы вы не знали нужды и…
— Замолчите! — крикнула я, да так, что Женечка, возившаяся неподалеку, вздрогнула. — Замолчите! — продолжила я уже тише. — Что вы себе позволяете!
— Евг-г-г-ения Ак-к-ксентьевна, не верьте ему, я же знаю М-м-мишу с д-д-детства, он такой обманщик и притвора. Он думает только о с-с-себе и не с-с-с-считается с ч-ч-чужими ч-ч-ч-чувст…
Его беспардонность — как и его заикание! — перешла все мыслимые и немыслимые границы.
— Я в-в-видел, как он д-д-домогается вас… — продолжил он, а я произнесла в потрясении:
— Вы видели? Что вы видели? Господи, вы за нами шпионили! Вы — жалкий, мерзкий, никчемный заика!
Наверное, мне не стоило так бурно реагировать на его глупое признание в любви и уж точно не следовало обижать его, потому как господин Ушайко, побледнев, втянул голову в плечи, а затем огромными шагами заторопился куда-то в чащу. Я окликнула его, но он, не реагируя на мои слова, удалился, треща ветками, прочь».
«20 июня 1913 года. Как я убедилась, Мухина дача полна тайн и секретов. И речь идет вовсе не о том, кто в кого влюблен, а кто в кого нет. Перед студентом-агрономом я извинилась в тот же вечер, он же, выпучившись на меня, заявил странным голосом, что не знает, что я имею в виду, и попросил забыть обо всем, что он мне тогда сказал. Он отвернулся, я попыталась удержать его за локоть, но он вырвал его с такой силой, что сломал мне ноготь.
Михаил Григорьевич уехал в Москву к университетским друзьям, и без него Мухина дача сразу осиротела. Зато подаренный им василек я, нежно поцеловав, храню теперь в дневнике. Самое странное, а для некоторых и страшное, место в огромном доме — это подвал. Там я была всего один раз, когда Женечка, воспользовавшись тем, что дверь отчего-то стояла открытой, скинула мячик по лестнице вниз, и я отправилась туда, чтобы подобрать его. Подвал, по-моему, еще больше, чем сам дом. Внезапно мне показалось, что во тьме коридора что-то мелькнуло. Я опрометью бросилась наверх.
Там наткнулась на Луизу Артамоновну, которая не упустила возможности отчитать меня. А тем временем из подвала появился сам граф Григорий Борисович. Странно на меня зыркнув и ничего не сказав, он ушел прочь. В его руке я заметила большую миску.
Экономка же с грохотом закрыла подвал на засов, навесила замок и заявила, что ходить в подвал строго-настрого запрещено.
Позднее, когда Женечка спала, я сидела в кухне и пила со слугами чай с вишневым пирогом. Они, убедившись, что экономки поблизости нет, просветили меня.
— Такова воля его сиятельства. В подвал могут ходить он сам или Луиза. Только у них и есть ключи… — пояснила молодая горничная.
— Но почему? — спросила я. — В чем причина такой секретности? Они что, хранят там фамильные сокровища? Подвал как подвал, как мне кажется… И разве там кто-то живет? Отчего его сиятельство ходит туда с миской?
Слуги переглянулись, а затем уставились на самого пожилого лакея. Тот, подкрутив седой ус, заявил:
— Ты новенькая, поэтому ничего не знаешь! Подвал — это сердце Мухиной дачи! Даже если она исчезнет с лица земли, подвал, в земле вырытый, останется! Это как пещера или логово!
— Чье логово? — спросила я, а лакей, оскалившись, произнес:
— Его! Зверя!
А затем поведал страшную историю из своей юности: оказывается, он уже очень давно работал на Мухиной даче и много чего видел и пережил. Я слушала, как он повествует о том, что однажды последовал за старым графом, отцом нынешнего, и видел, как тот отомкнул в подвале дверь, которая вдруг появилась в стене как будто по мановению волшебной палочки. Граф зашел в тайную комнатку, и лакей последовал за ним. То, что он увидел, не давало ему покоя все эти десятилетия.
— Это чудище, наполовину человек, наполовину черт! — понизив голос, прошептал он. — Ужасный, с бугристой головой, увенчанной рогами, с длинными острыми зубами и невероятно острыми когтями. Это нечто живет там, в подвале! И питается человечиной, которую ему граф приносит! Почуяв меня, он бросился с урчанием в мою сторону, мне едва ноги унести удалось…
Все, затаив дыхание, слушали его. Я же смотрела на старика и думала о том, что он, вероятно, потчует меня очередной кошмарной сказкой, но виду не подала. Ибо не могла понять, что же граф делает с миской в подвале, куда вход всем, кроме него и экономки, был строго заказан.
Прямо как черт, которого поминать не стоило, появилась вдруг Луиза Артамоновна и, треснув по полу своей палкой, заявила, что нечего прохлаждаться, пора приняться за работу. Все слуги тотчас разбежались. Хотела и я отправиться в комнату к Женечке, но экономка перегородила мне путь своей палкой.
— Не стоит верить всяким глупостям, которые рассказывают выжившие из ума слуги! — заявила она. — И не стоит совать нос в истории, которые к тебе не имеют отношения. Надеюсь, это понятно? Потому что будет только хуже!
Она осклабилась, и я поняла, что она мне угрожает! Заверив ее, что я на Мухиной даче исключительно в роли воспитательницы девочки, я выскользнула из кухни и отправилась к Женечке. И при этом думала о том, что дело вовсе не в том, что кто-то рассказывает глупые истории. А в том, что я видела своими глазами!»
«22 июня 1913 года. Ужас, что произошло! Но не буду забегать вперед…
Сегодня, в самый долгий день года, граф и графиня, следуя заведенной их предками традиции, устраивают летний прием на Мухиной даче. Для этой цели в саду воздвигли огромный белый шатер с вышитыми золотыми пчелами, геральдическим знаком графского рода, в котором сервировали изысканный буфет. Из Москвы выписали пятерых скрипачей. Гости начали съезжаться после семи вечера.
Первым прибыл бравый вояка, генерал Прошкин. Галантно поцеловав мне руку, крепкий еще старче пустился в повествование о своих подвигах на Шипке. Я, не перебивая, вежливо слушала его полную невероятных подробностей историю.
