Неужели конец истории?
Никакой не конец!
Это стало ясно, когда Аста прошествовала мимо Белки, едва успевшей вжаться в скалу. Ее шарф изящно и ненавязчиво соскользнул с плеч и спланировал на гальку. Русалка-оборотень даже не заметила потери, что было неудивительно: слишком легка ткань, слишком воздушна. Но и недооценивать ее удельный вес не стоило: из второстепенного персонажа шарф превратился в главное действующее лицо. Белка поняла это в тот самый момент, когда Егор бросился к нему, поднял, зачем-то поднес к подбородку и быстрым шагом затрусил наверх – догонять Асту.
Некоторое время до Белки доносился лишь плеск моря и короткие обрывки музыкальных композиций из кассетника. Затем «Ветер перемен» приблизился, заскрипела галька: перед Белкиными глазами мелькнули невнятные фигуры приятелей Егора и его кассетник. Мелькнули – и исчезли. Сама же Белка не торопилась покидать расщелину: столкнуться нос к носу с МашМишем вовсе не входило в ее планы. Даже ей, одиннадцатилетней девчонке, было понятно, что произошедшее вряд ли пришлось по вкусу Маш.
Маш раздавлена, унижена, оскорблена.
Вот если бы Егор вернулся к пляжной компании – хотя бы ненадолго, хотя бы попрощаться и сослаться на какие-нибудь неотложные дела! Но и это ничего бы не изменило, разве что Маш оказалась бы просто униженной и оскорбленной.
А Егор не вернулся.
Он и думать забыл не только о каких-то там МашМише, но и о своих друзьях, и – что самое важное! – о кассетнике. Он, как цуцик, побежал за Астой, а это равносильно тому, что Маш раздавили. Сбросили на нее мотоцикл, Москву с Ялтой и тонну мороженого. Но все это не достанется раздавленной Маш, а достанется ее главной врагине – эстонской русалке-оборотню.
Маш проиграла.
И свою лепту в поражение внес не кто иной, как Белка. Это она рассказала Асте о новом соседе, это она намекнула, что Егор пасется вокруг стоящего на пляжном приколе истребителя «МашМиш», – одним бэнг-бэнг-бэнг здесь не отделаешься. Маш точно убьет ее, если обо всем узнает.
– Я убью ее!..
Раздавшийся как гром среди ясного неба голос Маш заставил Белку вздрогнуть и закрыть лицо руками. Хорошо еще, что она не закричала и не обнаружила себя. Хорошо, что здесь, в расщелине, царит темнота, и вряд ли кому-то придет в голову заглянуть в эту темноту. Особенно если стоишь на солнце, как стоит сейчас МашМиш. Маш – налегке, в одном купальнике. А Миш – навьюченный сумками, с подстилкой через плечо. Подстилка (кусок плотной ткани) выужена из запасов Парвати и называется «баракан».
– Я убью ее, – с плохо скрываемой яростью повторила Маш, и Белка поежилась.
– Хорошая шутка, – откликнулся Миш.
– Я не шучу. Я убью эту тварь.
– Не кипятись.
– Я совершенно спокойна.
– Я вижу.
– Ты со мной или нет?
Вопрос застал Миша врасплох. Он надвинул на глаза белую матерчатую панаму с надписью «Ессентуки», затем сбил ее на затылок и вздохнул:
– Ты это серьезно?
– Более чем. Ты со мной?
– Ты же знаешь…
– Ничего я не знаю. Наверное, ты знаешь больше. О ней и обо мне тоже. Как это – «Машка страшная сука и гадина»? Да… Миккель?
Лицо Миша осветила страдальческая улыбка:
– Пожалуйста, не надо… Мы же во всем разобрались. И ты обещала… Обещала забыть об этом.
– Это оказалось труднее, чем я думала.
– Прости меня…
Миш ухватился за голый локоть сестры с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Маш поморщилась, но локоть не убрала.
– Сколько можно? Ты меня уже задрал своими извинениями. Они ничего не стоят.
– А что стоит?
– Она сука. Повтори.
– Сука, – послушно повторил Миш.
– Ничтожная тварь.
– Э-э… Ничтожная тварь.
– Таким тварям не место на земле.
– Не место.
– Хочу, чтобы она сдохла!
– Ты… хочешь?
– Я – само собой. А ты разве нет?
– Ну…
– Разве она недостаточно тебя унизила? Ткнула носом в дерьмо? Не будь тряпкой, Миккель!
– Перестань так меня называть! – впервые в голосе Миша появились злые нотки.
– Тебе же это нравилось. И она тебе нравилась.
– Больше не нравится.
– И это все? Не разочаровывай меня, братишка.
Миш приоткрыл рот, как будто ему не хватало воздуха. Взгляд его сфокусировался на плотно сжатых губах Маш в ожидании подсказки. Но Маш молчала, всем своим видом показывая: выкручивайся сам, соображай быстрее и не дай тебе бог не сообразить!
– Я ее ненавижу.
Маш дернула себя за мочку уха и засмеялась. И снова смех оказался похож на приступ кашля, вызванный присутствием в горле инородного тела. Но теперь Белка точно знала, что за инородное тело, что за рыбья кость застряла в трахее саранской кузины и мешает дышать. Мешает жить.
Аста.
– Значит, ты со мной, – подытожила Маш.
– Да, – теперь уже Миш не колебался ни секунды. – Ей не жить.
– Пусть сдохнет.
– Пусть.
– Сдохнет, сдохнет, сдохнет.
– Да!
Они повторяли это «сдохнет» на разные лады и никак не могли остановиться. От страха Белка съежилась и закрыла лицо руками. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди и стучало так сильно, что впору было удивиться: почему МашМиш не слышат этого грохота? Наверное, слишком заняты навешиванием бомб на свой истребитель. Или на истребитель нельзя навесить бомбы? Но тогда как уничтожить Асту?…
– Утопим ее? – поинтересовался Миш.
– Очень остроумно.
– Столкнем с обрыва?
– Как ты себе это представляешь? Снова напишешь ей записку? «Приходи к обрыву в 21.00. Ждем тебя с нетерпением»? Не будь дураком.
– А что предлагаешь ты?
– Разрезать ее на кусочки и скормить Лёкиной дворняге, – Маш коротко хмыкнула.
– Ты это серьезно?
– Да. Нет. Я не знаю. Просто хочу, чтобы она сдохла. Испарилась. Исчезла, как будто ее и не было никогда.
Белка перевела дух. Если до сих пор происходящее казалось ей сплошным кошмаром, то теперь в кошмаре появился просвет. Все проклятья, щедро высыпанные на голову Асты, оказались пустым сотрясением воздуха. Бессмысленным лаем, которым время от времени радует округу пустобрех Дружок. Маш ничего не сможет сделать с Астой, бомбы истребителю противопоказаны, а любая пуля, посланная в молоко Астиного тела, там же и потеряется. Или запутается в долгих белых волосах.
– Давай уедем, – неожиданно предложил Миш.
