— Ничего. — Пикин возвышался над прочими на полголовы. — Я в
карете у печки, а вы костер разожгете. Что встали? Вы двое марш в лес! А ты и
ты приберите здесь. Дохлятину в кювет киньте, снегом забросайте. Потом за
кучером вернитесь. Живой — добейте. Уполз — догоните. И тоже заройте. Марш!
Отдав приказание, гвардеец вернулся к дормезу. Поставил ногу
на ступеньку, сдернул с головы шляпу, поклонился.
— Мадам, кажется, нам предстоит романтическая ночь. Во
избежание двусмысленности, положу меж нами обнаженный меч, как непреклонный
Роланд.
И загоготал, невежда. Это надо же Роланда с Тристаном
перепутать!
Пятясь по-рачьи, Митя пополз к лесу. За черными кустами,
сплошь в красных капельках ягод, выпрямился и побежал. Одно слово, что побежал
— не очень-то по рыхлому снегу разгонишься.
Кое-как добрался до тропки, тогда стал думать.
Они тут застряли до утра. Значит, Павлину еще можно спасти.
Нужно привести людей — только и всего.
Вопрос: где найти людей?
Точное местонахождение неизвестно. Где-то между Чудовым и
Новгородом. Какое тут ближнее поселение, сколько до него идти и в какую сторону
— Бог весть.
А охотничий домик?
Не так уж далеко от него отъехали. Версту, много две.
Это надо поворотить назад и держаться поближе к дороге,
только и всего.
День начинал меркнуть, но до темноты время еще было. «Я
спасу вас, драгоценная Павлина Аникитишна», — сказал Митридат вслух и побежал
по узкой тропинке, очень возможно, что вовсе не человечьей, а звериной. Где-то
в той стороне должна быть вырубка и домик.
По лицу били скорбные зимние ветки, и думы были тоже
невеселые. Отчего злодейству в мире всегда широкая дорога, а добродетели узкая
тропа, поросшая колючим терновником? И еще. Взять вот Павлину, Пашу. К чему
такой красавице ниспослано бремя душевной тонкости, достоинства и свободолюбия?
Ведь без этого груза ее жизнь была бы куда проще и приятнее. Сколько женщин
девиц почли бы за великое счастье домогательства князя Платона Александровича.
Что это за крест такой — благородство, мало того что
влекущее человека к тяжким испытаниям, но к тому же еще оставляемое без всякого
воздаяния за муку и вознаграждаемое за нее лишь несчастьем, или страданием?
Глава 9
Москва и москвичи
— Столько настрадалась, такие муки из-за него вынесла! —
причитала разобиженная Валя. — Попробовали бы брови выщипывать — кошмар!
Обрыдалась вся! Факинг миракл, что глаза не красные. О вас же заботилась, о
вашей репутасьон. «Холестерин» такое место, кто только не таскается. Не хватало
еще, чтоб подумали, будто вы замутили с трансвестишкой. Барби-дресс, бровки в
ниточку, попсовый макияж — всё ради вас, а вы поперли, как Буш на Талибан.
Подумаешь, на полчаса опоздала. Я ж делом занималась, а не книжку читала!
Нике уже самому было стыдно, что он накинулся на бедную
девочку за опоздание. Она выпорхнула из такси такая счастливая, такая
воздушная: золотистые кудряшки до плеч, платье в оборочку, сетчатые чулочки, на
щеке приклеен китайский иероглиф — ну просто первый бал Наташи Ростовой, никому
и в голову бы не пришло усомниться в половой принадлежности этой инженю. А он
напустился с упреками. Нехорошо это, сексуальный шовинизм. Ведь настоящей
девушке за опоздание он выговаривать бы не стал, верно?
— Ну ладно, ладно, извини, — сказал Николас. — Ты сегодня
просто красавица.
И Валя, не избалованная комплиментами начальника,
моментально утешилась и даже просияла. Развернулась к водителю всем корпусом,
похлопала длиннющими ресницами, поправила фальшивый бюст, оперлась локтем о
спинку сиденья.
Страстно проворковала:
— Вот стою я перед вами, простая русская баба.
Такая в ее кругу была мода — к месту и не к месту сыпать
цитатами из допотопных советских фильмов. Что привлекательного находят в
замшелых соцреалистических поделках эти дети солнца, первые подснежники XXI
века? Ведь обычная пропагандистская дребедень. Николас просмотрел пару кассет
из принесенных Валей — «Чапаев», «Веселые ребята», еще вот эту самую, как ее,
откуда про простую женщину, и бросил. Он, выросший под антисоветские филиппики
сэра Александера, никогда не сможет воспринимать искусство эпохи тоталитаризма
как нечто стильное или экзотическое.
— Вон там налево, в сайдлейн, — показала Валя, как бы
ненароком кладя Николасу руку на плечо. — Потом направо, и будет «Холестерин».
— Странное название для ресторана. — Фандорин вертел
головой, высматривая место для парковки — улица была сплошь заставлена дорогими
автомобилями. — Ведь холестерин вреден.
— Зато приятен, — жарко шепнула на ухо чаровница.
Николас строго сказал:
— Так, Валентина. Мы, кажется, раз и навсегда договорились…
— Каин проблем, — отпрянула она. — Понимаю: хороший дом,
хорошая жена, что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость?
Ну уж, голубушка, покачал головой Николас, сорок с маленьким
хвостиком — какая ж это старость?
Напротив сияющей вывески в виде бесшабашного поросенка
освободилось место — отъехала красная «ауди», и Фандорин вознамерился
ввинтиться в брешь, но Валя надула губки:
— Шеф, отъедем подальше, а? Ну как я буду вся такая
воздушная, на глазах у пипла вылезать из этой галошницы? Я вот о вашей
репутации забочусь, а вам на мою наплевать.
Николас безропотно отогнал свою «четверку» за угол. В свое
время он приобрел этот неказистый автомобиль из неофитского патриотизма — хотел
поддержать кампанию «Покупаем отечественное!». Стоически сносил скверный нрав
железного уродца, лечил его многочисленные хворобы, без конца заменял
отваливающиеся ручки и зеркала, а главное — изо всех сил старался не завидовать
жене, раскатывавшей на слоноподобном «лендровере». Бескомпромиссный Эраст
именовал папино транспортное средство «пылесосом» и ездить на нем отказывался,
зато сентиментальная Геля «четверку» жалела и ласково называла Мишкой, имея в
виду стихотворение «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу, всё равно его не
брошу, потому что он хороший».
