Чтобы положить конец истерике, он выпил три неразбавленных
виски, и на помощь пришел мудрый алкогольный фатализм: чему быть, того не
миновать, а побарахтаться в любом случае стоит. Решив, что утро вечера
мудренее, Фандорин лег в кровать, для верности проглотил еще две таблетки
успокоительного, и ему сразу же приснился успокотельный сон. Будто он умер, но
в то же время как бы и не умер. Лежит этакой спящей красавицей в хрустальном
гробу и посматривает вокруг. Там, снаружи, гроза, сверкают молнии, дождь
колотит по прозрачной крышке, но замечательная усыпальница уютна и надежна.
Беспокоиться ни о чем не нужно, идти никуда не нужно, и вообще делать ничего не
нужно, потому что любое действие нарушает гармонию. Эта мысль показалась
сонному мозгу Николаса гениальным в своей величавой простоте открытием. Уже
полу проснувшись, он всё продолжал додумывать ее, вертеть так и этак.
Нам только кажется, будто с нами что-то происходит и что мы
перемещаемся во времени и пространстве. Нет, мы, то есть Я, — единственная
фиксированная точка во всем мироздании. Вокруг может твориться что угодно, но
моя незыблемость гарантирована, улыбался еще не открывший глаза Фандорин.
Хрустальный гроб — отличный образ, подумал он, потягиваясь. Но тут за окном
действительно грянул гром, задребезжали залитые дождем стекла, и под напором
ветра распахнулась форточка. Первое, что пришло в голову испуганно
вскинувшемуся Николасу, — не переоценил ли он прозрачность и прочность такой
необычной гробницы.
Глава 6
Утраченый рай
Сейчас, сейчас растопыренная пятерня подденет за ворот или
за рукав, и тогда сей тесный закут воистину обернется для Митридата Карпова
усыпальным склепом. Совершенно невозможно представить, чтобы два изверга,
злоумышляющие против самое великой императрицы, оставили в живых свидетеля
своего душегубства. Прикидываться малолетним несмышленышем бесполезно —
итальянец видел, как Митя перед светлейшим красовался, чудесами памятливости
блистал.
Зефирка сердито заворчала, цапнула и прижала к груди
какое-то из своих сокровищ, но этого ей показалось мало, и мартышка укусила
настырную ручищу за палец.
Гвардеец чертыхнулся, но руки не отдернул, вот какой
храбрый.
— Крыса! — пропыхтел он. Ну, я тебе… Схватил Зефирку за
ногу, выволок к свету. Та жалобно заверещала, блеснул зажатый в лапке
хрустальный флакон.
— Шишки смоленые! Глядите, Еремей Умбертович, — загоготал
Пикин. — Никакой не Ворон склянку стащил, а иная птица, сорока-воровка! Зря
напугались. Ну-ка, что там у ней еще за добыча.
Митя и дух перевести не успел — загребущая рука потянулась к
нему сызнова.
Охваченный ужасом, он подпихнул ей навстречу всё, что лежало
в надпечье: и съестные запасы, и свою пряжку, и старичкову звезду.
Звезда-то его и спасла.
— Ото! — Пикин с грохотом спрыгнул на пол. — Давайте делить
добычу, ваше превосходительство. Пряжку вам, печенье с яблоком, так и быть,
тоже, а Сашку Невского мне. Алмазы повыковыряю, закладчику снесу, вам же польза
будет — часть долга уплачу.
Жалко стало Мите старичка, а что делать?
— Маленькая какая, будто игрушечная или детская, — рассеянно
пробормотал Метастазио (про пряжку — больше вроде не про что). — Ладно, все
хорошо что хорошо кончается. К делу, Пикин. Этими камешками вы с долгами не
расплатитесь. А вот если нынче всё исполните в точности, то мы квиты. Как
только у старухи ночью начнется мигрень и рвота, получите все свои векселя и
расписки. А когда вступит в силу завещание, я вам новый кредит открою, на
десять тысяч.
— На пятьдесят, — сказал бравый преображенец. — И еще мало
будет, Шишкин корень. Если курносый останется с носом (ха, каков каламбур!), вы
с Платоном всю Россию в карман положите.
Затопали к выходу. Слава Богу, ушли. Можно было вылезать.
* * *
Вечером ужинали у императрицы в Бриллиантовой комнате, в
самом что ни есть ближнем кругу. Сама государыня, августейший Внук без супруги,
Фаворит, две старые и очень некрасивые дамы да адмирал Козопуло.
Еще были начальник Секретной экспедиции Маслов и страшный
зуровский секретарь, но эти сидели не за столом, а на табуреточках: первый
позади императрицы, второй с противоположной стороны, за спиной у князя. Оба
держали на коленках по бювару, стопке бумаги, чернильницу с пером — чтоб враз
записать, если ее величеству или его светлости придет на ум какая-нибудь
государственная или просто значительная мысль.
Правда, за весь вечер такого ни разу не случилось. Наверно,
из-за адмирала. Он трещал без умолку, сыпал рассказами и прибаутками, но
неинтересными — всякая история заканчивалась тем, как кто-то навалил в штаны,
или протошнился на каком-нибудь высоком собрании, или прелюбодействовал с чужой
женой и прыгал нагишом в окно. Одним словом, всегдашние взрослые шутки. Как им
только не наскучит?
А государыне нравилось. Она до слез смеялась адмираловым
историйкам, особенно если попадались нехорошие слова, несколько раз даже их
повторила. И все остальные тоже хохотали…
Екатерина тут была совсем не такая, как давеча, в Малом
Эрмитаже. Одета попросту, в свободное платье и белый тюлевый чепец. Лицо
размягченное, простое.
— Хорошо, — говорила. — Только здесь душой и разнежишься.
На Митин взгляд, место для душевного отдохновения было
странное. В стеклянных шкапах торжественно сверкали имперские регалии: большая
и малая корона, скипетр, златое яблоко, прочие коронные драгоценности. По
стенам были развешаны шелковые и парчовые штандарты. Тут бы навытяжку стоять,
при полном парадном мундире, а ей, вишь ты, отдохновенно. Должно быть, у
государей душа не от того отдыхает, от чего у обычных смертных.
— Право, отрадно. — Императрица привольно потянулась. —
Будто двадцать лет долой. Уж прости, дружок, — обратилась она к Внуку, — что
твою Лизаньку сюда не зову, больно свежа да хороша. А так рядом с моими
старушками я могу чувствовать себя красавицей. — И, со смехом, взвизгнувшей левретке.
— Ах, прости, милая Аделаида Ивановна, про тебя забыла. Нас тут с тобой две
красавицы.
Собачка рада вниманию, хвостом виляет, а царица лукаво
Фавориту — да не на «вы», а просто, по-домашнему:
— Горюй, Платоша. Сегодня первый красавец не ты, а вон тот
премилый кавалер. — И на Митю показала. — Играйся, ангел мой, играйся. После,
глядишь, и я с тобой поиграю.
