— А вот шиш. Из-за того, что звону в прессе нет, мы узнаём
про новое приключение неуловимых, когда налицо имеется трупак, мелко фасованный
и в очень удобной упаковке. Приговоренные — люди серьезные, таких на фу-фу не
возьмешь. Они привыкли, что обстоятельные пацаны грохают без предупреждения, а
тут какая-то лохомудия: «гад и обманщик», «приговаривается». Зальцман выкинул
приговор в корзинку — я вам говорил. Хорошо в пятницу вечером, уборщица не
успела прибраться. У Зятькова бумажка эта неделю валялась, если не больше. Жене
показывал, говорил — гляди, сколько чеканутых на свете развелось. Хотел
выбросить, да супруга не дала. Себе оставила, подружек веселить. Повеселилась…
Ни мужа, ни дочки, ни «мерса» за сто штук баксов, ни, между прочим, шофера, с
которым, как установило расследование, мадам Зятькова состояла в
сексуально-половых отношениях. — Волков коротко хохотнул. — В обоих случаях
бумажки с приговором попали в руки следствия случайно. Запросто может быть, что
и у других наших висяков по богатым, которые больше не плачут, тоже отсюда ноги
растут. — И веселый капитан неожиданно пропел. — «Мертвые с косами вдоль дорог
стоят. Дело рук красных дьяволят».
— Но… при чем здесь я? Как видите, я не миллионер, никого не
эксплуатирую. У меня в фирме всего один сотрудник!
— Что за фирма? — прищурился оперуполномоченный. На чем
бабки стругаете?
Чуть смущаясь, Николас объяснил про свой уникальный бизнес.
Что люди сплошь и рядом попадают в трудные или нестандартные ситуации, рады бы
получить квалифицированный совет, да часто не у кого. А между тем, нет ничего
ценнее вовремя данного правильного совета… Объяснял, ежась под пристальным
взглядом детектива, и сам чувствовал, как глупо всё это звучит.
— Ясно, — сказал капитан, когда Ника умолк. — Правду
говорить не хотите. Нехорошо, Николай Александрович. Вроде договаривались по
честному.
— Послушайте! — Николас встрепенулся. Кажется, мозг начинал
оттаивать от первоначального шока, и возникла первая гипотеза, пускай нелепая.
— Если это какие-нибудь осколки коммунистического режима, может, они обиделись
на название моей фирмы? Усмотрели в нем издевательство над… ну, не знаю,
идеалами Октября. Наверное, можно установить, кто был этот человек, который
бросился… то есть, которого сбросили с крыши?
— Если бы, — вздохнул Волков, — У парашютиста нашего ни
особых примет, ни документов, ни мобилы. Отпечатки пальцев взяли, сдадим в
лабораторию. Бумажки оформлять целый геморрой, а проку не будет. Татухи нет —
значит, не сидел. И так видно, что не уголовный.
— Да, по типу он скорей похож на советского номенклатурщика
невысокого ранга. Но кто мог его убить и почему?
Милиционер встал, спрятал последнюю фотографию в папку,
вжикнул молнией.
— Наверно, свои. А почему — тайна двух океанов, спросите
чего полегче. Может, предал интересы пролетариата. Кто их, уродов
скособоченных, разберет. Однако уроды не уроды, а свое дело знают. И тут
вырисовывается загадочка поинтересней. — Он придвинулся к Николасу вплотную и
посмотрел прямо в глаза, для чего капитану пришлось подняться на цыпочки. — Что
же у них с вами-то, гражданин Фандорин, облом вышел? Исполнитель мертв, а вы
живы. Зря вы со мной ваньку валяете. Ей-богу зря. Как бы вас самого в удобной упаковке
не расфасовали. Мне-то что, я переживу. Ваша проблема.
И двинулся к двери, напевая песенку кота Леопольда:
«Неприятность эту мы переживем».
Ника переполошился:
— Постойте! Вы не можете так меня бросить! Я же не олигарх,
у меня телохранителей нет!
— У нас тоже их напрокат не дают, — бросил через плечо
оперуполномоченный. — В УБОПе, правда, есть отдел защиты свидетелей, но вы же
свидетелем быть не желаете. Рассказали бы правду-матушку, а? Очень уж зацепочка
нужна.
Оглянулся на Николаса, немного подождал. — Не расскажете.
Ну, хозяин — барин. А надумаете — вот номер.
Сунул визитную карточку, сделал ручкой и был таков. Через
секунду хлопнула входная дверь, Фандорин остался один.
Пытаясь унять дрожь во всем теле, прошелся по гостиной.
Хотел выпить виски и даже налил, но тут вспомнил про сына с дочкой.
Стоп. Трястись от страха будем потом, когда дети уснут.
Растянув губы в улыбке, отправился в детскую. Что за сказку
он рассказывал? Ах да, про Серого Волка. А где остановился? Черт, не вспомнить.
Ну, будет ему сейчас за забывчивость.
Сказку досказывать не пришлось — хоть в этом вышла Николасу
амнистия. Близнецы, не дождавшись возвращения сказочника, уснули, причем Геля
перебралась к брату в кровать и положила золотистую голову на его плечо.
Эта поза выглядела до того взрослой, что Фандорин вздрогнул.
Права Алтын, специалистка по вопросам пола! Нужно расселить их по разным
комнатам. Пятый год жизни — как раз период первичного эротизма. И уж во всяком
случае не следовало нести чушь про любовь между братом и сестрой!
Но в следующий миг он увидел свисающую из под одеяла руку
Эраста с крепко зажатой игрушечной шпагой и устыдился своей взрослой
испорченности. Бросил детей в темном лесу, перед разинутой пастью страшного
волка, а сам ушел и долго не приходил. Вот Геля и кинулась к брату за защитой.
Николас осторожно разжал пальцы сына, вынул шпагу. Вышел на
цыпочках, судорожно стиснув пластмассовое оружие.
Чушь, какая чушь! «Гад и обманщик»? «Приговаривается к
истреблению»?
Один день похож на другой, и от этого кажется, что жизнь
обладает логикой и смыслом. Так, должно быть, полагает и улитка, греющаяся на
рельсе железной дороги. А потом невесть откуда налетит огромное, черное,
лязгающее, от чего нет спасения… За что, почему — есть ли что-нибудь пошлее и
глупее этих вопросов? А ни за что, а ни почему. Так природа захотела, почему —
не наше дело.
Слава богу, дома не было жены, и никто не видел постыдного
Никиного метания по комнатам, не слышал бессвязных и жалких причитаний.
