От этого оскала Николас непроизвольно сделал еще два шага
назад, и капитан немедленно завладел освободившейся территорией. Он повертел
головой вправо-влево, зачем-то потер пальцем старинное зеркало в раме черного
дерева (куплено на Арбате во времена преддефолтного благополучия).
— Венецианское? Вещь!
— Почему венецианское? Русское, московской работы, —
пролепетал Ника. — Какие тапочки? Что вы несете?
— Поговорить нужно, — шепнул милиционер, трогая хозяина за
пуговицу — такая уж, видно, у него была дурная привычка, за всё хвататься
руками. — Ага, поговорить.
От этого бесцеремонного хватания, от идиотского шепота
Фандорин наконец пришел в себя и разозлился. Не на позднего гостя — на себя.
Что за дикость, в конце концов? Почему честный, законопослушный человек должен
нервничать из-за визита милиции, хоть бы даже и криминальной?
— Кому нужно? — неприязненно спросил он, снимая с груди руку
капитана. — Почему вы пришли без предварительного звонка, да еще в такое
позднее…
— Вам нужно, — перебил Волков. — В первую очередь вам.
Зайти-то можно?
— Входите, раз пришли. Николас первым вошел в гостиную.
Можно ли позвонить, капитан уже спрашивать не стал. Достал из кармана мобильный
телефон — дорогой, побогаче скромного Никиного «сименса» — нажал одну кнопочку.
Коррупционер, решил Фандорин, которому развязный опер ужасно
не понравился. Известно, какая в милиции зарплата, на нее такой телефон не
купишь. Взятки берет или «крышует» — знаем, по телевизору видели.
— Алё, Миш? — забубнил Волков, отвернувшись. — Это я, Серый.
Ну чё там у вас с трупняком?… Понятненько. И особые по нулям?… Ясно… Хрена, сам
на Колобки волокись, я вам не нанялся… Да кручусь пока… Ага, у этого, у
кандидата. — Тут он коротко обернулся на Николаса, и тот понял, что он и есть
«кандидат». Почему-то от этого невинного слова по коже пробежали мурашки. —
Отбарабанюсь — звякну… Ага, давай.
Повертев по сторонам круглой, стриженной под полубокс
башкой, капитан спросил:
— Наверно, в загородном проживаете. А тут так, место
прописки?
— Почему? — удивился Фандорин. — Здесь и живу. Загородного
дома у меня нет.
Эта информация оперуполномоченного почему-то озадачила. Он
проворно подошел к двери в кабинет, сунул нос и туда — вот какой бесцеремонный.
— Послушайте, капитан Сергей Николасаич Волков из
шестнадцатого отдела, — строго начал Ника, собираясь дать наглецу укорот, но
милиционер повернулся к нему, лукаво погрозил пальцем и протянул:
— Хреновата квартирка-то. Не склеивается у нас.
Николас удивился. По московским понятиям квартиру никак
нельзя было назвать «хреноватой». Двухсотметровая, в старинном, но полностью
реконструированном доме, с высоченными потолками, в свое время она съела
изрядный кус английского наследства. Тогда казалось, что это излишество, но,
если учитывать последующий дефолт, квартира обернулась единственным толковым
вложением капитала.
— Что «не склеивается»?
— Версия. Мрамора нет, ковры не наблюдаются, хрусталь-бронза
отсутствуют. Вы что, подпольщик? Как гражданин Корейко?
— Как кто? — моргнул Фандорин, которому в его британском
детстве папа сэр Александер не позволял читать советскую беллетристику. — Да
что вы себе позволяете? Вторглись в частное жилище, суете всюду нос! Что вам
нужно?
Милиционер взял два стула, поставил их один напротив
другого. Сел, жестом пригласил садиться и хозяина.
— Ты лучше давай со мной начистоту, — строго сказал он. —
Для вашей же пользы. Ксиву видал? Я из шестнадцатого. Это отдел по раскрытию
резонансных убийств, понятно? Не «колбасник» какой-нибудь и не из налоговой.
Пети-мети по чужим карманам мести — не по нашей части. Колитесь, Николай
Александрович, на чем бабки варите. Слово Сереги Волкова — не настучу. Сам их,
клопов сосучих, не выношу… Ладно, сейчас я вам одну хреновину покажу, после
которой ты со мной стесняться перестанешь, как барышня у гинеколога.
Николас поморщился — метафора капитана Волкова ему не
понравилась, как и хамские перескакивания с «вы» на «ты». Но от невнятных
речений оперуполномоченного на душе становилось всё тревожней. Кажется,
завязывалась какая-то мутная, неприятная история.
— А до завтра разговор не ждет?
Он оглянулся на дверь детской. Эраст и Геля, должно быть,
заждались продолжения сказки. Так вдруг захотелось послать капитана с его
непонятными речами и зловещими шарадами к черту, вернуться в ясный и светлый
мир, где нет никого страшней Серого Волка и всегда побеждает справедливость.
Но Волков уже совал в руки какой-то листок, и отделаться от
этого дурного наваждения не представлялось возможным.
— Почитайте-ка. А там уж сами решайте, ждать до завтра или
не ждать. Ваша жизнь не моя. Ага.
Это была ксерокопия машинописного текста. Не веря своим
глазам, Ника прочел:
ПРИГОВОР
НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ФАНДОРИН, президент фирмы «Страна
советов», объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается к
высшей мере справедливости — истреблению.
— Что за бред? — воскликнул Фандорин. — Где вы это взяли?
— До завтра так до завтра, — злорадно оскалился капитан,
забрал листок и сделал вид, что собирается уходить.
Однако сменил гнев на милость, вынул из папки большую
глянцевую фотокарточку.
— Из кармана вот у этого гражданина. На снимке был крупный
план мертвого лица: широко открытые глаза, нимб из растекшейся по асфальту
крови. Гримаса для трупа необычная — довольная и даже словно бы торжествующая.
Николас охнул.
— Знакомого увидали? — весь подобрался Волков.
— Да… Этот человек был у меня сегодня. На работе.
— Знаю. У него в кармане лежала реклама вашей фирмы. Во
сколько?
— Где-то около трех. Что… что с ним произошло?
— Имя, фамилию знаете? — перешел на шепот милиционер, словно
боялся спугнуть добычу.
— Чью, его? — тупо переспросил Фандорин. — Кузнецов, э-э-э,
вот имя-отчество не запомнил. Что-то самое обычное. Иван Петрович, Сергей
Александрович… Не помню. Только вряд ли он назвался настоящим именем. Что с ним
случилось?
— Почему «вряд ли»?
— Не знаю, так мне показалось. Объясните же, наконец, как он
погиб? И что значит этот идиотский приговор?
