Полное название «секции по растленке» было такое: Секция по
борьбе с растлением несовершеннолетних при Всероссийском Обществе Защиты
Нравственности Юношества (в просторечии «Возня»), одним из учредителей и
спонсоров которого являлась газета «Эросс». К этим общественным обязанностям
Алтын относилась не менее серьезно, чем к редакционным, и никакого противоречия
между обеими сферами своей деятельности не видела. На ехидные Никины замечания
отвечала: полноценная сексуальная жизнь нравственности не помеха, а если ты,
дожив до сорока лет, этого еще не понял… — и дальше начинались оскорбления.
Забрать из детского сада детей? Однако Николас обещал, что
съездит с Валей Гленом в Мюзик-холл. Валя давно занимался современным танцем,
но исключительно для собственного удовольствия, а тут вдруг решил попробовать
свои силы на профессиональной сцене. В Мюзик-холле шел открытый кастинг для
нового супер-продакшна «Пиковый валет», и человек будущего очень нервничал,
просил оказать моральную поддержку. Должно быть, затем и в кабинет заглядывал —
проверить, не забыл ли шеф про обещание.
Сейчас четверть седьмого. В саду детей держат до восьми,
самое позднее до половины девятого. Значит, нужно было торопиться.
Фандорин вышел в приемную.
Глен стоял у окна, выходившего во двор, и что-то
сосредоточенно разглядывал. По стеклу плыли неземные красно-синие отсветы.
Заинтересовавшись их происхождением, Николас присоединился к своему помощнику.
Колодец двора, расписанный домоуправлением в цвета лунного
кратера, смотрелся жутковато, но красиво. Окна сияли, как планеты, а внизу
стоял луноход — милицейский автомобиль, гонявший по стенам красные и синие
блики. Какие-то люди водили по земле кружками яркого света, и на мгновение из
полумрака выхватился нарисованный мелом контур человеческой фигуры.
— Что там такое? — спросил Фандорин.
— Улет, старфлайт, — мечтательно протянул Валя.
— Какой улет?
— Полный. Мужик какой-то взял и улетел. Абсолютно. Послал
всех на факофф и улетел. Наверно, вмазал «белого» или стэмпов нализался — от
них тоже крылья вырастают.
— Кто-то выкинулся из окна? — спросил дрогнувшим голосом
Ника. — Только что? Живешь обычной, счастливой жизнью, расстраиваешься или
радуешься из-за пустяков, а в это время совсем рядом кто-то задыхается от
нестерпимой боли или невыносимого одиночества и выносит сам себе смертный
приговор…
— Не, давно уже. Часа три. Сначала альтефрау дворовые
заголосили, потом приехали флики. Я хотел вам сказать, а вы меня по бэксайду
веником.
— Ты что тут про стэмпы плел? — нахмурился Николас, отходя
от окна. — Какие еще крылья? Смотри, Валентин, ты мне слово давал. Будешь
баловаться с наркотиками — вылетишь в секунду, без выходного пособия.
— То-то с бонанзы соскочу, — съязвил ассистент.
Туше. Что правда, то правда — денег Николас платил своему
помощнику мало, да и те с задержками. С другой стороны, Глен работал в «Стране
советов» не из меркантильных соображений. Мать-банкирша (Валя называл ее
Мамоной) выдавала сынуле на кино и мороженое куда больше, чем Николас
зарабатывал в самые хлебные, докризисные времена. Фандорин неоднократно намекал
представителю золотой молодежи, что при нынешней конъюнктуре вполне может
обойтись и без секретаря, но реакция на подобные демарши была бурной. В голубые
дни Валя наливался скупой на слова мужской обидой, а в розовые закатывал, то
есть закатывала истерику с рыданиями.
Глен не делал секрета из причины, по которой пять дней в
неделю, с одиннадцати до шести, просиживал в приемной офиса 13-а. Причина была
романтической и называлась «Любовь». В каком из двух своих качеств Валя был
(была?) влюблен(а) в шефа, для последнего оставалось загадкой, ибо Николас
ловил на себе томные взгляды ассистента и в голубые, и в розовые дни. Глен
обладал чудовищным терпением гусеницы-древоточицы и, несмотря на абсолютную
невосприимчивость обожаемого начальника к андрогинным соблазнам, явно не терял
надежды рано или поздно добиться своего. Фандорин понемногу привык к
утомительным повадкам секретаря — зазывному трепету ресниц, облизыванию якобы
пересохших губ, беспрестанному соскальзыванию бретельки с точеного плечика — и
перестал обращать на них внимание. В конце концов, с канцелярской работой Валя
справлялся превосходно, а на выезде и вовсе был незаменим. Где найти другого
такого сотрудника, да еще за столь неубедительную зарплату? В этой логике
безусловно присутствовал постыдный элемент содержанства, но Фандорин
рассчитывал, что Валина страсть постепенно перейдет в платоническую фазу — ведь
сексуальная жизнь человека будущего протекала куда как бурно и без Никиного
участия.
Валя укоризненно потупился, ласкающим движением руки провел
по своей тонкой шее, любовно обрамленной воротом пятисотдолларового свитера,
погладил себя по полированной до зеркального блеска макушке. Он очень гордился
идеальной формой черепа и в мужской своей ипостаси выставлял ее напоказ, в
женской же предпочитал разнообразие в прическах — в особом шкафу у него висело
несколько десятков париков самых невообразимых фасонов и расцветок.
— Ладно вам закидываться. — Глен одним пальцем дотронулся до
Никиного плеча. — Захотел человек и улетел. Его прайваси. Мы все как перелетные
фогели. Поклюем семечек, выведем птенцов и курлык-курлык, пора в райские
страны. Шеф, мы едем в театр или нет? Ай эм coy нёрвэс, прямо кошмар!
* * *
Всё он врал про кошмарное волнение. Это стало ясно, когда
три десятка претендентов стали отплясывать на сцене, следуя командам режиссера
("Ручейком назад! Прыжок! Еще! Теперь поработайте ногами! Девушка в
зеленом трико, я сказал ногами, а не задницей! Волну руками! Так! Показали
растяжечку!").
Среди всего этого броуновского движения Глен смотрелся
прима-балериной в окружении кордебалета. Его прыжки были самыми высокими,
ручеек самым изящным, ноги он закидывал так, что колено сливалось с плечом, а
когда режиссер велел «поддать эротики», все, кто сидел в зале, смотрели уже
только на новоявленного Антиноя.
При этом Валя еще успевал метать быстрые взгляды на шефа,
так что замысел был очевиден: привел для того, чтобы впечатлить. Фандорин
вздохнул, посмотрел на часы — через десять минут пора было ехать за детьми.
Режиссер выставил со сцены всех кроме Вали и теперь гонял
его одного, так что исход конкурса можно было считать предрешенным.
