— Я? Довольна? — эхом откликнулась подруга. — С чего бы это?
— Ну, знаешь ли… — Возмутившись, художница резко повернулась к собеседнице. — Ты ведь получила, что хотела! Я продала Лессе твою коллекцию и за очень недурные деньги!
— Это верно… — вяло согласилась та. — Деньги мне не помешают. Но я лишилась сфинксов…
— Если помнишь, они никогда и не были твоими! Вся деревня думала, что ты их купила, вот и ты привыкла себя обманывать!
Наталья пожала плечами и промолчала. Александра уже пожалела о том, что тронула рану, нанесенную подруге этой внезапно завершившейся сделкой. Все подробности Наталья узнала только что и не успела оправиться от неожиданности. Известие о том, какую сумму она получит за проданную Лессе коллекцию, сперва изумило и обрадовало ее. Но затем, когда стали известны другие детали, женщина словно погасла. У Александры даже сложилось впечатление, что подруга расстроилась.
…Переговоры, которые художница успешно провела вчера днем, как только приехал Пьер, прошли гладко и завершились к всеобщему удовольствию. Уже на следующее утро сфинксов должны были подготовить к отправке в замок. Бесконечно воодушевленная Симона чуть не насильно оставила Александру ночевать в коттедже, уверяя, что должна угостить ее праздничным ужином. Художница не стала отказываться слишком упорно, зная, что для французов парадный прием пищи — дело священное.
Пьер был весел, рассказывал смешные случаи той поры, когда служил в армии, Делавинь, также приглашенный, оказался приятным ненавязчивым собеседником и любезно ухаживал за дамами, подливая вино и отвешивая ни к чему не обязывающие комплименты. Его сверлящий взгляд смягчился, словно его перестала мучить тайная забота, вызывающая усталость и озлобление. Александра часто переглядывалась с ним за столом и каждый раз старалась придать своему лицу самое невинное выражение. Впрочем, она напрасно опасалась себя выдать: супруги Лессе были слишком счастливы в этот вечер, чтобы за кем-то следить.
Александра вела переговоры от лица Натальи, от ее же имени и ставила условия. Стоимость сфинксов она назвала со слов Делавиня, с которым успела предварительно посовещаться, пока Симона хлопотала на кухне вместе с Жанной. Цена этих ничем не примечательных статуй была не просто чрезмерной, она показалась Александре возмутительно высокой, даже учитывая все обстоятельства дела. «Но, — сказала она себе, назвав эту цифру Пьеру Лессе и следя за тем, как меняется его лицо, — каждая вещь стоит тех денег, которые за нее платят. Это цена безумия…» Цену коллекции Натальи она назвала на свой страх и риск, также повысив ее весьма ощутимо. Однако на фоне покупки вожделенных сфинксов Лессе не стали торговаться. Делавинь, присутствовавший при переговорах в качестве добровольного арбитра, местного старожила и бывшего хозяина сфинксов, одобрительно кивал, когда говорила Александра, и хмурился, когда задумывался Пьер Лессе. Так что его безмолвное участие также сыграло свою роль. Сделка была заключена, все ее грабительские детали забылись за ужином, где щедро лилось вино из хозяйского погребка.
— А скажите, что означает латинская надпись над входом в склеп? — спросила Александра собравшихся, непривычно для себя захмелев. — Жанна сказала мне, что в переводе это означает «Бессмертные сторожат бессмертных»… Но как это понимать? Это родовой девиз прежних владельцев? Или просто красивая латинская фраза?
— С надписью была целая история! — Пьер откинулся на спинку стула, рассматривая на свет бокал, полный вина. — Симона, расскажи.
Та подалась вперед и с упоением облизнула губы кончиком языка. Женщина раскраснелась от радостного возбуждения и вина, ее черные глаза влажно сияли. Сейчас, при свете горящих на столе свечей, хозяйка поместья казалась юной девушкой.
— Ведь склеп был не только осквернен, но и разрушен, — говорила она, переводя взгляд с Александры на Делавиня, который, не теряя даром времени, пил и ел с самым благодушным видом. — И плита над входом тоже была сорвана и расколота на части… На множество мелких частей!
— Мы собирали эту надпись по всей лужайке, — улыбнулся Пьер. — Это было невероятно… Словно в детективе! Как только рабочие нашли первые два фрагмента и на них различили буквы, мы загорелись идеей составить всю надпись целиком… Но составили только половину!
— Почва болотистая, — вздохнула Симона. — За двести-то лет мелкие осколки ушли глубоко в землю, да и весенний паводок сильно помог… Он мог перетащить их в такие места, где искать никому в голову не придет.
— Рабочие приносили нам все фрагменты плиты с буквами, какие находили, а мы на террасе выкладывали из них слова! — Забыв о своем намерении уступить право рассказа жене, Пьер перебивал ее, словно боясь, что та будет неточна или что-то упустит. — Нам уже было ясно, что там есть латинское слово «бессмертный», причем оно явно повторялось дважды! Но остальные слова… Мы даже не понимали, сколько их!
— А ведь это важно, это мог быть девиз прежних владельцев замка, вы верно предположили! — заметила Симона, повернувшись к Александре. — Правда, от этих владельцев осталось не больше, чем от надписи: все местные архивы сожгли во время революции и никто из наследников сюда не возвращался! Так мы и гадали на кофейной гуще, пока нам не помогли!
Симона заискивающе взглянула на Делавиня, который сразу приосанился.
— Наш друг, — владелица поместья произнесла это слово с наслаждением, выделив его значимость паузой, — предположил, что слово, с которым мы бились, «custos» и значит не что иное, как «сторож», или «опекун»! Тогда все получилось, совпало и по смыслу и по размеру — плита выглядела, как в день создания!
Делавинь самодовольно кивнул:
— Ну, это было нетрудно… Я изучал латынь в колледже… Хоть на что-то она мне пригодилась!
— Знание латыни само по себе еще не дало бы такого результата! — подобострастно заявил Пьер. — Вы меня тогда потрясли, предложив подумать, как связана надпись со значением этого места… В склепе когда-то хранились тела усопших, а охраняли его фигуры сфинксов — бессмертных стражей. Но владельцы склепа считали себя бессмертными, так высоко ставили свой род!
— Нет-нет, — Делавинь залпом осушил бокал и покачал головой. — Я думаю, они считали себя бессмертными в силу того, что были христианами! Конечно, сфинксы — символ совсем не христианский, но думаю, мы простим последнему владельцу поместья его модное увлечение! Тогда времена были такие, что излишняя набожность высмеивалась… Религия была уделом глубокой провинции, а здесь, неподалеку от Парижа, уже вовсю читали Руссо!
Он протянул свой бокал Пьеру, и тот с готовностью его наполнил.
— Изначально это был, конечно, древний девиз владельцев замка, — продолжал Делавинь. — Они служили французским королям, а так как любой французский дворянин равен королю, а король — это всего лишь первый дворянин в государстве, то это равенство и нашло отражение в их девизе. Бессмертные могли служить только бессмертным! Последний владелец замка просто обыграл эту фразу, установив сфинксов, по определению бессмертных, на страже усыпальницы своих бессмертных предков…
