Ливень тем временем не ослабевал. За окнами быстро темнело. В стекла то и дело ударялись косые струи дождя, словно кто-то дробно стучался в надежде, что ему отворят. Александра отняла занемевшие руки от головы, открыла глаза. Она совсем замерзла, босые ноги застыли. От каменных плит пола поднимался сырой кладбищенский холод, по плечам пробегал озноб.
«Куда же они делись? Наверняка остались где-то пережидать дождь, а то, чего доброго, и ночевать…» Она поднялась из-за стола и огляделась в поисках какой-нибудь сухой одежды, чтобы укрыться. Ей попался на глаза плащ, висевший возле двери. Александра надела его и, постукивая зубами от холода, застегнула на все пуговицы. Плащ, с виду женский, оказался ей слишком длинным. Она была невысокого роста и просто утонула в нем. Из рукавов едва торчали кончики пальцев, а полы плаща почти касались щиколоток. Рядом стояли сабо. Александра сунула в них озябшие ступни и убедилась, что сабо тоже ей велики. Внезапно женщина рассмеялась.
«Я как девочка, залезшая в дом к великану, который ушел по своим великанским делам, но должен вскоре вернуться. И страшно оставаться, и делать нечего — идти-то больше некуда! Да еще интересно, каков он из себя, этот великан? Чей это плащ? Чьи сабо? Они женские. Старшая девочка для них мала. Это вещи мадам Делавинь? Или, может быть, Жанны?»
Опустив руки в карманы плаща, больше для того, чтобы согреться, чем из любопытства, Александра последовательно извлекла на свет: коробок спичек, четыре разномастных ключа на кольце с пластиковым брелоком в виде лимона, пустую, смятую в комок пачку сигарет и старый, прокомпостированный билет на электричку в Париж, до Лионского вокзала. Билет был куплен месяц назад, из чего художница сделала вывод, что хозяйка плаща очищала свои карманы от мусора не часто.
«Интересно, от каких замков эти ключи?» — спросила себя Александра. Она так вошла в роль сказочной героини, попавшей в логово великана, что не чувствовала угрызений совести от того, что изучала чужие вещи, в чужом доме, без ведома хозяев. Сейчас любую вещь она воспринимала как часть головоломки, которую ей предстояло разгадать. «В этой двери ключ всего один. В „Доме полковника“ — тоже. И тут, и там брать нечего, да и ключи другие — один старый, массивный, а здешний — желтый, латунный, с простой нарезкой. Эти какие-то сложные… От более современных замков!»
Женщина приотворила дверь и всмотрелась в сгустившиеся сумерки. Дождь заметно утих, но небо было в густых тучах. Стемнело окончательно. Сквозь молодую листву деревьев за оградой на улице не было видно ни единого огня. «Если все семейство осталось где-то ночевать, — предположила она, — ничего зазорного не будет в том, что я переночую здесь. Тем более, Дидье меня звал! А что делать? Я даже в Париж не смогу вернуться, если не доберусь до центральной улицы, где мне вызовут такси. Ну и местечко! Ну и глушь! Немудрено, что Наталья здесь сходит понемногу с ума!»
Александра обошла дом, заглянув во все немногочисленные уголки. Много времени это не заняло. Кроме кухни, здесь было всего три комнаты, маленьких и таких же захламленных. Она сразу вычислила спальню девочек: в ней одна сосновая кровать была двухэтажной, другая, детская, задвинутая в угол, прикрывалась ситцевым пологом, как в старину. Из открытой дверцы шкафа вываливалась лавина застиранных нарядов всех размеров и цветов. Игрушки валялись на полу в таком количестве, что из-под них не было видно пола. Впрочем, этот милый хаос кончался сразу за порогом, в коридоре, вымощенном все теми же каменными плитами, чистыми, серыми и ледяными, наводящими холодную тоску.
Комната Делавиня-старшего была следующей по коридору. Она оказалась крохотной, туда едва поместилась кровать, застеленная полосатым шерстяным одеялом, комод с треснувшей мраморной доской и забытой на нем пустой винной бутылкой и пара стульев, на спинку одного из которых была повешена сушиться выстиранная рубашка. У всей комнаты, стены которой были выкрашены бордовой краской, у скудной мебели, у монастырской, узкой кровати и даже у рубашки был угрюмый сосредоточенный вид. Все здесь словно боялось улыбнуться и пыталось подражать своему владельцу в его преувеличенной серьезности.
Комната Дидье располагалась напротив комнаты отца. Она оказалась самой просторной из всех комнат и самой уютной. Здесь на полу был даже ковер, правда, дешевый, истертый и затоптанный, но прочие помещения флигеля были лишены даже подобия такого комфорта. Кровать была не застелена, одежда разбросана, где придется. Письменный стол, впрочем, был девственно чист, лишь в углу приютилась жидкая стопка книг и тетрадей. Было видно, что хозяин комнаты нечасто проводит время, сидя за чтением и письмом. Александра подошла, взглянула на книги. Все они оказались учебниками для выпускного класса лицея. Верхняя книга была покрыта слоем пыли.
«Давненько он к ним прикасался… Да и лицей должен был закончить пару лет назад. Старшая девочка учится, ей нужно место для занятий, а ее держат в одной комнате с младшими, у которых пока только куклы на уме. Не логичней ли было освободить эту комнату для нее, раз уж Дидье поставил на учебе крест и решил стать садовником? Да, но куда же он сам тогда денется? Не к младшим сестрам ведь… И не к отцу, туда вторую кровать не впихнешь. Кошмарная теснота! А когда тут еще ночует Жанна, должно быть, и вовсе ногу некуда поставить… Вероятно, она спит на кухне, на лавке…»
Включенная Александрой настольная лампа отбрасывала янтарный круг мягкого света, лежащий на столешнице как большое блюдо. Вне этого круга комната тонула в полутени. За окном было черно. Дождь едва накрапывал, его можно было услышать, только приотворив окно. С минуту Александра дышала теплой сыростью, струившейся из сада, затем закрыла створку. Ей было одновременно зябко и душно. Она смутно подумала, что заболевает.
Стянув чужой плащ, женщина повесила его на крючок за дверью. Диковинность, двойственность ситуации, эта ночевка без приглашения, странным образом опустевший дом, где накануне ютилась большая семья, — все это раздражало нервы до такой степени, что любой шорох и скрип заставляли Александру вздрагивать всем телом. В последнее время она курила все меньше, надеясь совсем оставить эту привычку, но сейчас ей, продрогшей и словно затерянной в этом пустом флигеле, в конце темной улицы, на краю полей, хотелось обратиться к чему-то привычному, пусть даже к такой мелочи. Она была сама не своя, сидя на краю постели Дидье, не решаясь прилечь, хотя тело гудело от усталости. Александра многое отдала бы за сигарету, но сумка, в которой обреталась полупустая пачка, осталась в гардеробе музея Клюни.
«Придется мародерствовать…» Подойдя к письменному столу, она выдвинула единственный ящик. Ее догадка подтвердилась: Дидье курил. В пачке сигарет, лежавшей на самом виду, оставалось еще несколько штук. Александра позаимствовала одну, все больше ощущая себя преступницей.
«Явиться в гости без приглашения, без ведома хозяев и так распоряжаться… — Александра напрасно оглядывала ящик в поисках зажигалки. — Пусть даже Дидье меня приглашал и наверняка охотно угостил бы сигаретой… Странно, у меня такое чувство, словно я все глубже погружаюсь в жизнь этой семьи, хотя вовсе не стремлюсь к этому!»
Ящик был заполнен хламом, который давно следовало выбросить. Скомканные фантики от конфет и жвачек, ручки без стержней явно еще той поры, когда их владелец учился в лицее, истертая мелочь, несколько пакетиков с цветочными семенами и удобрениями. Взглянув на них, Александра испытала нечто вроде умиления и осторожно, с чувством неловкости задвинула ящик. Она решила ничего больше не искать и все-таки уйти из этого дома, в котором решила было заночевать.
