Александра, обхватив себя за локти, подошла к самой ограде. Она всматривалась в темноту полей, безграничную, глубокую, еще больше оттененную далекими огнями на горизонте.
«Интересно, кто на него похож, на этого полковника? Дидье или старший Делавинь? Неужели у него не появилось искушение, вернувшись в родные места, заказать портрет? Или безумная вдова столетием позже уничтожила его вместе с другими родовыми реликвиями? Не могло же за сто лет не скопиться никаких бумаг! Письма, счета, дневники… Дагерротипы, фотографии… Тут — ничего!»
Где-то вдалеке лаяла собака, медленно, размеренно, словно неохотно, и это был единственный звук, нарушавший тишину спящей равнины.
«Я так и вижу его, полковника Делавиня. Наверняка он был смуглым, коренастым, с неприятным выражением лица, точь-в-точь как Даниэль, отец Дидье. И глаза у него были такие же — черные, маленькие, глубоко посаженные, и взгляд — сверлящий, пристальный. Только прическа другая: с зачесанными вперед височками, со взбитыми локонами над низким лбом, по тогдашней моде. И зеленый мундир с золотыми пуговицами в два ряда…»
Внезапно Александра широко раскрыла глаза, словно увидев что-то в темноте. Несколько мгновений она обдумывала ослепившую ее мысль.
«Какие оловянные пуговицы, растрескавшиеся на русском морозе?! Почему оловянные?! У полковника, которым Делавинь к тому моменту давно уже был, пуговицы на мундире были золотые! Может, медальон в самом деле изготовлен из пуговиц с мундира… Но с солдатского мундира, и носил его кто угодно, но только не полковник Делавинь!»
Глава 8
— И даже так? — Наталья смотрела то на чемодан, который Александра с демонстративным стуком поставила возле ее стула, то в лицо художнице, словно пытаясь прочитать на нем все то, чего та не досказала. — Ты отказываешься продолжать?
— Отказываюсь. — Александра придвинула стул и присела к столику уличного кафе. — Я не люблю таких фокусов. Капучино, пожалуйста! — обратилась она к подошедшему гарсону.
Наталья, до которой художница дозвонилась только утром, назначила ей встречу в Париже, в кафе на бульваре Сен-Жермен, напротив музея Клюни. Это место Александра знала очень хорошо: Клюни был ее любимый парижский музей, и она обязательно бывала там каждый раз, когда дела заносили ее в вечно юный город. Музей средневекового европейского искусства, небольшой, уютный, знакомый до самого последнего экспоната, казался женщине иногда ее настоящим домом, в котором она, по неизвестным ей причинам, почему-то не жила.
Пока Наталья обдумывала ее ответ, Александра рассматривала идущих мимо людей, едущие по бульвару машины, огромный старый каштан в саду Клюни напротив. «Сейчас распрощаюсь с Натальей и пойду в садик, — думала она, невольно начиная улыбаться при этой мысли. — Полежу там на лавочке, рядом с грядкой, на которой растут многолетние лекарственные травы… Просто лягу на спину и буду лежать, дышать этим удивительным легким воздухом, смотреть в небо. Потом погуляю. Дойду по бульвару Сен-Мишель до Люксембургского сада… А вечером улечу в Москву. К счастью, у меня билет с открытой датой… Ничего страшного, что я осталась на этот раз без комиссионных… Увидеть Париж, когда я и не думала об этом, — разве не счастье?»
— Это невозможно, — произнесла наконец Наталья. Она нервно потерла ладони и взглянула на художницу исподлобья, словно с опаской. — Ты меня бросаешь со всем этим?
— С чем? С чем, скажи на милость, я тебя бросаю? — Александра придвинула к себе принесенную чашку кофе. — Надо было сразу, еще по телефону, когда я находилась в Москве, сказать всю правду. Так, мол, и так, твой клиент ставит условие, на которое ты не пойдешь. Я вам не нянька, в конце концов. Сами разберетесь, кто из вас кому уступит. Договоритесь? Пожалуйста, звони мне, я с удовольствием еще раз прикачу сюда за твой счет и оформлю ваши отношения в лучшем виде!
Александра старалась говорить беспечным тоном, хотя на душе у нее кошки скребли. Она видела перевернутое лицо подруги, не справлявшейся с волнением. Наталья выглядела так, будто несколько ночей провела без сна. Ее лицо еще больше осунулось, приобрело землистый оттенок. Глаза окружила глубокая синева. Кусая губы, женщина неподвижно смотрела прямо перед собой, затем, очнувшись, упрямо мотнула головой:
— Ты не можешь так уехать!
— Еще как могу! — возразила Александра. — Ты чемодан-то задвинь хоть под столик… Прихватит какой-нибудь ловкач, не догонишь свое «дегенеративное искусство».
— Пропади оно все пропадом… И догонять не буду…
Тем не менее Наталья прислонила чемодан к чугунной ножке маленького столика, за которым расположились женщины. Александра не сдержала усмешки:
— Не могу поверить, что такая замечательная подборка рисунков стала тебе совсем безразлична… Как люди меняются! Лет пять назад ты была на все готова, чтобы их заполучить… Покупала даже те, с которыми я советовала выждать, чтобы снизить цену… А теперь… Какой-то «клад полковника»! Да нет никакого клада!
— Хватит об этом, — нервно бросила Наталья.
— Нет никакого клада, а может, не было и никакого полковника! — не унималась Александра.
Ее так и манило поделиться сделанным вчера маленьким открытием. Из-за этих мыслей она плохо спала ночью — и только из-за них. Призраки, о которых так много толковали, ее покоя не нарушили. Поутру, едва рассвело, она собрала вещи и, созвонившись с Натальей, отправилась в Париж с твердым намерением открыть той глаза.
— Что ты мелешь? — недоуменно спросила Наталья. — О чем речь?
— Оловянный медальон, отлитый из пуговиц с мундира полковника, — подделка! — торжествуя, пояснила Александра. — Оловянные пуговицы носили на мундирах солдаты. У полковника Делавиня пуговицы были золотые.
Несколько мгновений Наталья сидела, не шевелясь и не сводя взгляда с собеседницы. Потом нахмурилась, ее переносицу рассекла глубокая морщинка.
— И что? — медленно проговорила она. — Медальон-то старинный, это никаких сомнений не вызывает.
— Я его старинность не оспариваю. Мне об этом ничего не известно! Я только говорю, что отлит он не из пуговиц с полковничьего мундира. Возможно, его и впрямь заказывал полковник… Но, может быть, изготовили нынешние почитатели его памяти, эти невероятно спесивые Делавини… Ну-ну, не дергайся, я же говорю «может быть»! — улыбнулась она, заметив, как вздрогнула Наталья. — Они такие любители старины и истории… Знаешь, я по опыту убеждаюсь в том, что такие люди всегда готовы кое-что подделать, чтобы придать красоты и достоверности своей не совсем благовидной или пышной родословной!
— Медальон изготовили по приказу полковника именно в тысяча восемьсот четырнадцатом году! — выпалила уязвленная владелица особняка. — И тогда же полковник купил сфинксов!
— Я не спорю, не спорю! — Александра выставила ладони, как бы защищаясь. — Сфинксы самые настоящие, из настоящего замка, и медальон настоящий, из настоящего олова… Только и сфинксы, и пуговицы эти оловянные никакого отношения к полковнику Делавиню не имеют! Зачем-то ему весь этот антураж понадобился вкупе с патриотическими дубами… Для особого почета со стороны односельчан, вероятно. Думаю, он считал, что просто быть героем и богачом — мало. Нужно еще пыль пустить в глаза… Чем и продолжают заниматься его потомки. Плюнь ты на их россказни, мой тебе совет! Плюнь! Нет никакого клада полковника.
