А Симона между тем вела ее вглубь парка, который в самом деле оказался очень велик. В порядок привели лишь центральную его часть, прилегающую к развалинам замка. Здесь были заново проложены аллеи и дорожки, подстрижены лужайки, уничтожена поросль молодых кустарников и деревьев. Тянувшиеся дальше обитаемых зон «настоящие джунгли», о которых упоминал Дидье, также были прорезаны дорожками, вероятно сделанными в целях разведки, но являли собой картины самого безрадостного запустения. О том, что эта часть парка являлась созданием человеческих рук, уже нельзя было догадаться. Огромные старые деревья окружал густой подлесок. Кустарники разрослись так, что представляли собой непроходимую стену. Повсюду — огромные сломанные сухие ветки, сгнившие пни, груды валежника, печальные следы прошедших без попечения садовника долгих лет…
Вдруг дорожка, словно наугад блуждающая в чаще, сделала поворот, и Александра ахнула, увидев прямо перед собой идеально круглую расчищенную поляну с подстриженной травой. В центре поляны возвышалась старинная беседка. Ее купол был выполнен в виде каменной раковины, опрокинутой чашей вниз. По бокам беседки в траве мирно возлежали каменные фигуры сфинксов — точные копии тех, которые Александра видела у ворот «Дома полковника».
Не сдержав нового возгласа изумления и опередив замешкавшуюся хозяйку, художница быстро пошла вперед.
— Но здесь чудесно! Совсем нетронутый уголок! И как он сохранился?
— Наверное, сохранился он потому, что тут нечего было грабить, — ответила Симона, неторопливо идя следом. — Хотя восставшие могли ведь просто все перебить в порыве гнева… Я предполагаю, в эту часть парка погромщики попросту не забирались, они предпочитали расправляться с замком. Ну а через несколько лет сорняки так забили все боковые аллеи и дорожки, что сюда и ходу не стало. Они и сейчас в парке главные хозяева… Если бы вы видели, какой тут рос отличный, жирный камыш, прямо посреди лужайки… — Симона иронично рассмеялась. — А сама беседка, когда мы ее обнаружили, стояла на болоте, очень романтично выглядело… Впрочем, сейчас тоже ничего!
Войдя вслед за Александрой в беседку, она опустилась на каменную скамью, испещренную багровыми узорами мха, образовавшими ажурное бархатное покрывало на растрескавшемся холодном песчанике. Александра последовала ее примеру. С минуту женщины молчали, прислушиваясь к стихающему птичьему гомону. Он словно утекал вглубь чащи, вслед за гаснущим солнцем.
— Быть может, и было привидение! — неожиданно сказала Симона, облокотившись на перила и вглядываясь в темный парк. Она словно обращалась не к спутнице, а к замершим деревьям.
— Вы так считаете? — У Александры упало сердце. Она отчего-то склонна была доверять этой женщине, о которой еще ничего не знала, но которая, между тем, в силу множества мелких причин, казалась ей симпатичной. — Вам говорил о привидении Дидье?
— Нет, как раз Дидье ничего об этом и не говорил…
Женщина обхватила себя за локти, словно ей внезапно сделалось зябко. Из парка в самом деле тянуло ночной свежестью. Неподалеку, в тени опушки, слышалось сонное журчание текущей воды: там работали осушающие лужайку дренажные канавы, предположила Александра. Но художница была уверена, что хозяйка усадьбы содрогнулась не от сырости. Подавшись вперед, слегка перегнувшись через перила, та всматривалась в глубину запущенного парка, словно ожидая чего-то, что придет оттуда. Глядя на нее, Александра также невольно поежилась.
— Сейчас стемнеет, — внезапно охрипнув, произнесла Симона. — Идемте в дом, Пьер, должно быть, скоро встанет. Он никогда не спит подолгу.
Обратный путь женщины проделали в молчании.
Александра не задавала больше вопросов, проникшись странной тревожностью, которая сообщилась ей от хозяйки. Симона все убыстряла шаги. Они поравнялись с костром, который теперь полыхал вовсю, наполняя дымом синие сумерки. Жанна в неровном алом свете пламени выглядела в точности как ведьма со старинной закопченной картины. «Совершенно рембрандтовская фигура, — сказала себе Александра, проходя мимо служанки, которая и на этот раз как будто не обратила на нее никакого внимания. — Или что-то из „Капричос“ Гойи. Интересно было бы ее нарисовать!»
Когда костер остался позади, Александра оглянулась. Но Жанна и в самом деле была поглощена созерцанием огня. Как завороженная, она смотрела в самую его сердцевину, праздно опершись на грабли. Казалось, мыслями она очень далеко, и мысли эти были тяжелы: ее яркие васильковые глаза померкли, а широкие плечи ссутулились.
Симона оказалась права: большинство окон в особняке были освещены, хозяин уже встал. Он с удивлением взглянул на гостью, а когда жена объяснила причину ее появления, обрадовался:
— Хорошо, что вы меня дождались, ведь завтра я снова уезжаю в Париж, по делу, а оттуда прямо в Нормандию, к матери. Она очень больна. Поужинайте с нами, а потом покажете, что привезли!
Александра, не желая задерживаться, поспешила объяснить, что недавно обедала, но чета Лессе (такова была фамилия супругов) даже слышать не желала ее возражений. Художница осталась, поневоле, но без недовольства — эти люди ей нравились. Стоило Александре увидеть супругов вместе, как она поняла, что это счастливый брак. Держались они просто, без церемоний и подшучивали друг над другом. Симона представила Александре подтянутого мужчину в черном спортивном костюме следующим образом:
— Месье Лессе… Большой тиран и одновременно яростный либерал!
— Просто Пьер, — протянул руку гостье хозяин. — А вы, мадам Лессе, — обратился он к жене, — кроткая мученица, сбегали бы в погреб, отыскали бутылочку-другую того самого мерло две тысячи третьего года? Гости у нас тут нечасто бывают…
И Симона, довольно улыбнувшись, скрылась.
…Ужинали в столовой — типичной столовой богатых коттеджей, проектируя которую архитектор стремился придать современным изделиям видимость «старинности». Александра уже не раз видела во всех уголках Европы эти стеновые панели из темного дуба, эту резьбу на дверных филенках и неизбежные витражи… В столовой они оказались уже более сложными, чем в холле, — геометрию сменили фигуры, выполненные настолько грубо и карикатурно, что ангелы на них больше напоминали бесов, по недоразумению снабженных крыльями, а святые — грешников в аду. Александра невольно останавливалась на витражах взглядом, снова и снова, так что Пьер, заметив это, похвастался:
— Вы ведь знаток, верно? Натали нам говорила, что вы большой специалист в области старины. Вы все смотрите на эти два окна… Это, конечно, копии, но, поверьте, они нам обошлись чуть меньше, чем стоил бы сам оригинал! Узнаете, откуда это?
А когда Александра недоуменно покачала головой, воскликнул:
— Да ведь это копии витражей из Шартра! Там — «Благовещение», а вот это — «Богоматерь прекрасных витражей»!
— Боже мой… — пробормотала Александра, мучаясь оттого, что высказать свои истинные впечатления было невозможно. — Я и не узнала сразу…
— Заказывали мы их в Шотландии, — вмешалась Симона, то и дело вскакивавшая из-за стола, чтобы принести из кухни очередную тарелку с закуской, которую гостье непременно надо было попробовать. — Это оказалось куда дешевле, чем во Франции. Паркет и панели делали в Китае, но по французским эскизам. Всю обивку — в Турции. Куда мы катимся, скажите мне? Честное слово, я буду голосовать за Марин Ле Пен!
