Озадаченно хмуря брови, Галеб двинулся дальше, обогнул церковь и свернул в Трактирный переулок. Вскоре он увидел перед собой каменное здание трактира, над дубовой дверью которого красовалась вывеска «Жареный петух».
Из-за двери доносились приглушенные звуки разухабистой песни. А когда Галеб открыл дверь, песня едва не оглушила его.
Слезы брызнули из глаз.
Как слезам не литься?
Стану я за всех за вас
Господу молиться,
Чтобы милостивый Бог,
Силой высшей власти,
Вас лелеял и берег
От любой напасти!
Шумная пьяная компания поднялась, грохоча лавками, из-за стола и, продолжая горланить песню, двинулась к выходу.
…Как своих детей отец
Нежит да голубит,
Как пастух своих овец
Стережет и любит!
Галебу пришлось посторониться, чтобы пропустить мимо себя четырех бражников, пахнущих вином, чесноком и потом. Как только дверь за ними закрылась, он прошел к ближайшему столу и заказал у трактирщика кружку сбитня.
Через минуту трактирщик, крупный толстобрюхий мужчина лет сорока, грохнул перед ним деревянную кружку со сладко пахнущим напитком:
— Пей, божий человек! — с ухмылкой продолжил он. — А захочешь чего покрепче — только скажи!
— Храни вас Бог, дружище! — поблагодарил Галеб смиренным голосом.
Трактирщик хмыкнул, развернулся и отправился к другому столу, за которым сидели два горожанина в одеждах, выдающих в них людей среднего или даже очень хорошего достатка. На их стол он поставил кувшин с вином.
— Нет ли у тебя к этому вину достойной закуски? — поинтересовался один из двоих, желтокожий и сутулый. — Курица была тощая, и мы ее уже доели.
— Мой помощник понес на кухню несколько зайцев, — ответил трактирщик. — Если ты подождешь, скорняк, то совсем скоро полакомишься отличным заячьим рагу.
— Зайчатина — вещь хорошая, — похвалил другой мужчина, толстый, с ухоженными руками и обветренным лицом. — Кстати, говорят, в Эльстарском лесу снова объявились волки-людоеды.
— Правда? — встрепенулся скорняк. — Вот ведь жизнь — то черные псы, то волки-людоеды. И некуда человеку деваться от этих напастей!
— Полно вам, — равнодушным голосом проговорил трактирщик. — Слышал я, что черные псы разбойничают только по ночам. Всего-то и делов, что не ходить в лес ночью.
— Да как же не ходить, любезный? — с возмущением в голосе вопросил толстяк. — Наш лес большой, и ехать по нему долго. Самое меньшее пятнадцать часов. Никаких объездных путей нету. Как же еще прикажешь купцам гнать караваны?
— А реки на что? — тем же небрежным голосом обронил трактирщик.
— Реки! — Толстяк, будучи, по всей вероятности, торговым человеком, покачал щекастой головой и проговорил с горечью: — Вода уж три недели назад ушла. А товар ждать не станет.
— Ну, тогда и пенять не на что, — спокойно проронил трактирщик. — Господь во всем дает человеку выбор.
— Нету никакого выбора, братья, — возразил тощий скорняк. — На все воля Божья. В Библии-то что сказано? А сказано там, что ни один волос не упадет с головы человека без Божьего промысла!
Толстяк-торговец насмешливо скривился.
— Богу больше делать нечего, кроме как подсчитывать волосинки на твоей плешивой башке.
Скорняк было надулся, но тут ему в голову пришла идея. Он посмотрел на Галеба и заговорщицким тоном предложил, обращаясь к торговому человеку и трактирщику:
— А давайте-ка спросим божьего человека, пускай он нас рассудит. Слышь-ка, божий человек!
Галеб отставил кружку со сбитнем.
— Слушаю тебя, брат мой, — проговорил он.
— Ты слышал наш разговор, не правда ли?
— Отчасти.
— И что ты на это скажешь?
Галеб поднял глаза к потолку и смиренно произнес:
— Этот мир создан Господом, и он не может быть плох. А стало быть, любая гадость здесь в конечном итоге обернется добром. Божий промысел шествует тайными путями.
Скорняк и торговый человек переглянулись.
— Сложно говоришь, монах, — пробасил торговец. — Тебя послушать, так получается, что в мире совсем нет зла?
— Зло есть. Но оно — обратная сторона добра. Не бывает света без тени.
Скорняк отхлебнул вина, вытер рот ладонью и доверительно проговорил, обращаясь к собутыльнику и трактирщику:
— Совсем нам головы задурил этот монах. У него уже и зло обратилось в добро.
— Да уж, — усмехнулся торговец, — язык у парня подвешен как надо. Слышь-ка, божий человек, а вот войдет сейчас сюда разбойник, стянет с тебя рясу вместе с портками и пустит по холоду голышом. И в чем тут будет добро?
— Что телу зло, то душе добро, — коротко и просто ответил Галеб.
— Да не трогай ты этого святошу, — проворчал скорняк едва ли не брезгливо. — У этой братии на все готовый ответ.
Галеба оставили в покое, трактирщик вернулся за стойку, а скорняк и торговец продолжили разговор, сменив тему.
— Барон Клинкоуф совсем зарвался, — сказал скорняк. — Королевский посланник в Сааре принес ему письмо о примирении, но барон рассмеялся посланнику в лицо, порвал письмо в клочки и спустил посланника с лестницы. А когда посланник и его охранники позволили себе возмутиться подобным поведением барона, тот приказал слугам натравить на них собак. А собаки у барона — будь здоров! Каждая — чистопородный мастиф, чьи предки служили еще римским императорам. — Скорняк криво ухмыльнулся и закончил: — Говорят, посланник еле унес ноги.
Торговец закончил обгладывать куриную косточку и швырнул ее на пол. Затем ухватился жирной рукой за оловянный кубок с вином и сделал несколько больших глотков.
— Уф-ф… Доброе вино у тебя, трактирщик.
Вдруг рука торговца, сжимающая кубок, застыла в воздухе, и он повернулся к двери. Прочие посетители сделали то же самое. Ставни окон громко стукнули, и по залу пронесся сквозняк. Всем вдруг показалось, будто на дворе завыл сильный ветер.
Дверь распахнулась, и в трактир вошел новый гость.
Вошедший был высок ростом и широк в плечах. На вид лет пятидесяти пяти, но широкогрудый и крепкий. Лицо морщинистое, заросшее до глаз серебристой бородой, лоб и глаза скрыты темной, с проседью, челкой.
Одет он был в серый колет и черные штаны из домотканой шерсти, концы штанин заправлены в высокие сапоги из дорогой кожи отличной выделки. Массивную голову мужчины венчала широкополая шляпа с петушиными перьями. Длинные волосы его спускались ниже плеч. В руке вошедший держал тяжелый мушкет, а на плечевом ремне у него висел пыльный рог с порохом. На боку у посетителя красовались роскошные короткие ножны, расшитые золотом, а из них торчала рукоять меча.
