— После того, что я увидел, — нет.
Взгляд пастора стал более благосклонным, словно он убедился, что имеет дело с адекватным человеком, и это принесло ему удовлетворение.
— Как тебя зовут? — спросил отец Зиберт. — Ты назовешь мне свое имя?
— Меня зовут Корсо.
— Как? — не расслышал пастор.
— Галеб Корсо.
Пастор прищурил карие глаза:
— Трудное имя. Ты не против, если я буду называть просто Галеб? Мне и моим людям будет гораздо легче и привычнее произносить его.
— Я не против, — сказал Галеб.
— Значит, договорились. А теперь расскажи мне, Галеб, что же с тобой произошло?
— Я странник. Шел через лес. Собирался пройти его до темноты, но не успел. Ночью на меня напали дикие звери.
— Волки?
— Да. Кажется, волки. Была ночь, и я не разглядел почти ничего, кроме светящихся в темноте глаз.
Пастор посмотрел на Галеба с сомнением.
— Откуда ты родом, Галеб?
— Из… славянских земель.
— Это в самом деле так?
— Да. А что?
Пастор усмехнулся.
— Я никогда не видел славян, но наши воины говорят, что славяне кровожадны и злы, и лица у них так уродливы, что на них невозможно смотреть без содрогания.
— Значит, вам повезло встретить славянина с человеческим лицом, — заявил на это Галеб.
Пастор Зиберт несколько секунд молчал, разглядывая Галеба, а затем улыбнулся и сказал:
— Я понимаю, о чем ты думаешь. Мы — простые люди, никогда не надевавшие доспехов, — легковерны и склонны доверять каждому сообщению, которое не можем проверить сами. Даже когда сообщение это смахивает на полную дичь. Я вижу, ты такой же человек, как я, и верю тому, что ты славянин. Что же заставило тебя уйти так далеко от дома, Галеб?
— Страшная болезнь выкосила всю нашу деревню, — соврал Галеб. — Я остался один. Мимо деревни проходил караванный путь, по которому наши купцы возят в Германию подводы с рыбьим клеем и пенькой. Я пристал к одному из обозов. Помогал купцам перегружать товары, водил коней к водопою, разжигал костры от ночной стужи. Потом, скопив денег, отправился дальше и несколько месяцев был толмачом на большом торжке близ Вюрцбурга.
Пастор с большим интересом выслушал рассказ Галеба, а когда тот замолчал, спросил:
— Чем ты занимался до того, как отправился в странствия?
— Я был кузнецом. Работал с железом.
Дверь распахнулась, и в комнату вошла молодая девушка. Красивое лицо ее было таким же смуглым, как лицо пастора, а глаза — такими же серыми и спокойными. Темно-русые волосы подхвачены белой сеткой, расшитой голубым бисером. Бисерная нитка охватывала стройный стан. Верхнее платье из камчи имело широкие откидные рукава, нижнее было сшито из белого льна, и узкие рукава его плотно облегали тонкие руки девушки. На поясе у нее висел кинжал в деревянных ножнах, обтянутых коричневой кожей.
— Я слышала, что случилось с Гансом! — крикнула девушка с порога. — Бедный, бедный Ганс!
Пастор взглянул на девушку недовольным взглядом и спросил:
— Ты опять совершала конную прогулку без сопровождения, Элоиза?
— Я не катаюсь там, где опасно, папа.
— Элоиза, в наше время опасно везде, — с упреком возразил пастор.
Обратив, наконец, внимание на Галеба, девушка остановилась и уставилась на него широко открытыми глазами. Потом улыбнулась и с некоторым смущением проговорила:
— Папа, давай не будем выяснять отношения при посторонних. Простите нам нашу неучтивость, сударь. — Эти слова относились уже к Галебу. — Значит, вы и есть тот самый человек, которого страж Отто нашел на границе Роминтской пущи?.. Что же вы молчите? — удивленно спросила девушка.
— Я… Простите, я просто растерялся. — Галеб заставил себя учтиво улыбнуться.
Элоиза хотела что-то сказать, но пастор остановил ее плавным, но властным жестом руки.
— Элоиза, оставь нашего гостя в покое. Он еще слишком слаб.
— Слаб? — Девушка на мгновение задумалась, а затем лицо ее просияло. — Я заварю ему целебную траву по рецепту безумной Греты! А заодно разогрею похлебку. У твоего гостя вид очень голодного человека, отец.
Элоиза развернулась и направилась к печи. Там она, не дав себе ни секунды на отдых, начала хлопотать по хозяйству, и Галебу стоило больших усилий не смотреть на нее.
Спустя полчаса Галеб и пастор сидели за столом и ели молочную похлебку, заедая ее черным, но беспримесным хлебом. Сама же Элоиза, выставив еду на стол, умчалась во двор по делам.
— Знатный у вас хлеб, отче, — сказал Галеб.
— Да. Хлеб хороший. Паства старается приносить мне только такой хлеб. Поначалу я протестовал, но люди стали обижаться. — Пастор Зиберт улыбнулся. — Они уверены — раз я пастор, наместник Бога на земле, то должен получать только лучшее.
— А вы с этим не согласны?
— Не думаю. У меня за спиной немало грехов, Галеб. Я ведь не всегда был пастором.
— А кем вы были раньше?
Пастор вздохнул, и Галебу показалось, что по лицу мужчины пробежала тень.
— Сейчас не стоит говорить об этом, Галеб. Кстати, как тебе похлебка?
Галеб улыбнулся и ответил, что ничего вкуснее в жизни не ел. Щеки пастора зарумянились от удовольствия.
— Это еще что, — не без гордости заявил он. — Попробовал бы ты ее пирожки с луком и капустой! Она готовит их по воскресеньям. Впрочем, у тебя еще будет возможность это сделать. — Пастор облизал деревянную ложку и положил ее на стол. После чего снова воззрился на Галеба и продолжил: — Воскресенье будет послезавтра, Галеб, а ты еще слаб. Куда бы ты ни собирался, тебе придется отложить путешествие на несколько дней. Иначе ты просто не сможешь продолжить свой путь.
Галеб не стал возражать. Чувствовал он себя и впрямь неважно. Кроме того, ему совершенно некуда было идти. Пастор вытер губы льняной салфеткой и грустно проговорил:
— В наше неспокойное время монастыри берут пример с торговых домов и допускают в свои пределы лишь тех, кто достаточно богат, чтобы дать обет бедности.
— А у вас не так? — осторожно спросил Галеб.
— У нас не так, — ответил пастор Зиберт серьезным и спокойным голосом.
— На что же вы живете? Где берете средства к существованию?
— В нашей общине есть отличные ремесленники, их товар востребован горожанами. Кроме того, община владеет обширными виноградниками, Галеб. Мы делаем хорошее вино.
Галеб отправил в рот очередную ложку похлебки и спросил:
— У вас большая община?
— Не очень, — ответил пастор. — Нас пятьдесят восемь человек. Половина — люди пришлые. Мы никому не отказываем в приюте, Галеб. Часто странники просятся переночевать на одну ночь, а потом остаются здесь навсегда.
