– Что теперь? – спросила она.
– Тихо… – Сергей подошел к двери, прислушался и тут же вернулся. Сказал шепотом:
– Ждем.
– Чего? – так же шепотом спросила она.
– Когда скомандуют – «снято».
– А-а-а-а…
Они постояли немного. Наконец Дайнека не выдержала и спросила чуть слышно:
– Кто теперь будет доигрывать роль Полежаевой?
– Сценарий переделали. Героиня Полежаевой сбежала с любовником.
– Быстро… – Она вздохнула. – Вот так, был человек и нету.
– Сериал нужно снимать.
– Кто ж спорит. – Дайнека заинтересованно придвинулась: – Можешь показать мне ключ?
– В смысле?
– Ключ от квартиры.
– Вот, – Сергей достал из кармана большой длинный стержень, на конце которого крыльями распластались металлические зубцы.
– Дверь в то утро была закрыта?
– Да, на два оборота.
Дайнека закусила губу. Немного подумав, тихо заметила:
– Значит, ее закрыли снаружи.
Сергей усмехнулся.
– Не думаю, что Полежаева сама замкнула дверь за убийцей.
– Как цинично…
Из квартиры донеслось:
– Снято!
Сергей распахнул дверь, поднял радиолу Эльзы Тимофеевны и втащил ее в прихожую. Дайнека вошла вслед за ним. Теперь она могла внимательно рассмотреть съемочную площадку.
В квартире находилось не менее сорока человек, и было сложно понять, кто из них кто. Многие стояли по стенкам, оставив посреди прихожей свободное место. Казалось, все собрались в ожидании какого-то праздника.
– Иди за мной, – велел ей Сергей.
Они прошли мимо аппаратуры, похожей на пульт ракетной установки средних размеров: два монитора, на одном из них написано «Леша», на другом – «Константин». Рядом – звукозаписывающий комплекс. В креслах – двое мужчин.
– Это – Михаил Потопаев, наш режиссер. – Сергей развернулся к Дайнеке и представил ее: – А это – соседка с нижнего этажа, очень помогает нам с реквизитом.
Режиссер одобрительно улыбнулся.
– Дайнека, – она пожала протянутую руку, одновременно разглядывая мужчину. – Никогда не видела живых режиссеров!
Михаилу было лет сорок пять. Бритая голова, крепкие плечи, невыразительное лицо сельского мужика. В ответ на ее заявление он рассмеялся.
– Наш звукорежиссер Максим, – Сергей тронул за руку высокого парня в наушниках. Тот не обратил на них никакого внимания.
– А где будут снимать? – спросила Дайнека.
– В гостиной, – ответил Сергей. – Туда во время съемки соваться нельзя. Нужно пристроиться в коридоре и замереть.
– Пока не снимают, можно я загляну?
– Пусть посмотрит, – разрешил Михаил.
Дайнека прошла в комнату. У окна уже разместили телевизор, который сегодня притащили рабочие. Только теперь по центру экрана стоял белый крест, а по краям – белые уголки. Наверное, при монтаже туда вставят какую-нибудь телевизионную картинку родом из прошлого.
По комнате сновало много людей, и невозможно было понять, у кого какие обязанности. Сами они, конечно, об этом знали. Осветитель залез на стремянку, вытащил из софита синюю пленку и вместо нее сунул оранжевую. Освещение поменялось, сделалось мягким и приятным для глаз. Еще один парень держал в руках длинную штангу, с которой свисал микрофон.
На стенах висели фотографии каких-то людей. Одного из них Дайнека тут же увидела: симпатичный такой пацан, темненький. В его волосах серебрились седые пряди, вокруг глаз темнели коричневые круги.
«Значит, роль возрастная, – подумала она и усмехнулась. – Какой из него старик, он же щегол лет двадцати».
Актеров среди технического персонала можно было выделить без труда. Один, пожилой, с очень знакомым лицом, как видно, играл профессора. О нем говорил Родионов. Дайнеке показалось, что она знает его, во всяком случае видела в каком-то кино. К тому же он сильно смахивал на того, что моложе.
«Ага, – сообразила она. – Молодой играет роль пианиста, сына профессора».
Все было именно так, как рассказывал Родионов.
И тот и другой отличались какой-то особенной худобой и поджаростью. У обоих были маленькие головки и мелкие лица.
«Если именно таких снимают в кино, наверное, в этом что-то есть, – подумала Дайнека. – Получается, чтобы сниматься, нужно иметь худую фигуру, голову с кулачок и маленькое детское личико».
В этот момент кто-то крикнул:
– Внимание!
Дайнека кинулась в коридор и тут же влепилась в стену между режиссерским пультом и туалетом. Из туалета донесся звук смывного бачка.
– Эй, вы там, в туалете! Снимаем!
Все стихло. Присутствующих, как и ее, мгновенно разметало по стенам. Пианист застыл у дверей, ведущих в гостиную. Он потрогал рукой живот и сказал режиссеру:
– Что-то у меня кишечник урчит. Если будет слышно, командуйте – стоп.
Дайнека вспомнила, что выпила молока. Теперь у нее точно забурчит в животе. Она задержала дыхание и для концентрации на своих ощущениях прикрыла глаза.
Звукорежиссер сложил коробочкой руки, поднес их ко рту и крикнул:
– Тихо!
– Мотор! Начали! Съемка! – громко объявил Михаил.
Выдержав паузу, он выразительно махнул рукой пианисту, после чего тот вошел в гостиную, где уже началась съемка.
Дайнека покосилась на монитор. Пианист остановился рядом с отцом. Из комнаты чуть слышно журчали голоса главных героев. Ей удалось расслышать лишь то, что пианист подарил отцу альбом с какими-то марками, и тот сильно обрадовался. Избитые фразы резали ухо. Старик сказал, что дочь пианиста скоро вырастет и «упорхнет из гнезда», а его (пианиста) поезд проходит мимо «полустанка» по имени Мадлен. Они говорили так, как могли говорить тысячи людей. Отличить старого от молодого у нее не получалось.
Дайнека подумала про мелкого пианиста.
«А парень-то совсем без характера, совершенно бесплотный. Какая там ему Мадлен…»
– Стоп! Снято! – Режиссер сдвинул наушники. – Теперь снимаем портреты. Крупный план одинаковый. По плечи. – Закинув голову, он закричал в потолок: – Костя! Попробуй съехать на марки!
Дайнека почувствовала себя знатоком съемочного процесса. Она поняла, что приказ был отдан оператору, который с крупного плана актеров должен плавно перейти на альбом с марками.
«В общем, – мысленно резюмировала она, – никаких фокусов в этом сериале точно не будет».
– Тихо!
– Мотор! Начали! Съемка!
Актеры снова произнесли свой текст. Дочь еще раз собралась упорхнуть из гнезда, поезд с пианистом проехал мимо полустанка Мадлен.
