Ждать нам пришлось не слишком долго. На наше счастье, вскоре на дороге появился рейсовый междугородный автобус, направлявшийся, как выяснилось, в ближайший городок под названием Заозерск. На наш вопрос, проходит ли там железная дорога, водитель ответил утвердительно, и мы погрузились в автобус.
Наш непрезентабельный вид не вызвал особого ажиотажа среди ранних пассажиров, потому что половина из них выглядела ничуть не лучше. Единственным предметом, вызывавшим любопытство, оказался, разумеется, стальной чемоданчик, который с самого начала притягивал к себе все беды, точно чудесный магнит. Ему не хватало только броской надписи на боку: «Не кантовать! Сокровища!»
До Заозерска мы доехали без приключений и даже немного вздремнули, разомлев в относительном автобусном тепле. Нас высадили на захолустной, открытой всем ветрам площади и показали, в какой стороне железнодорожная станция.
На вокзале нас ожидал неприятный сюрприз. Выяснилось, что мы успеваем на челябинский поезд — разумеется, не на тот, в котором ехали вчера, а на сегодняшний, — но билетов на него нет. После долгих уговоров, угроз, проклятий и хорошей взятки нам все-таки удалось вырвать два купейных билета.
— Знаешь, Анатолий Витальич! — предложил Чижов. — Вы с Евгенией Максимовной езжайте до места. А я с Пряжкиным другим поездом уеду. Все равно от меня теперь толку немного, а Пряжкин вообще обуза. Мы с ним сейчас на пригородных покатим, на перекладных. Потихоньку и доберемся. Не здесь же нам сидеть!
Капустину смертельно не хотелось заканчивать путешествие в моем обществе, но он был вынужден признать, что Чижов прав. У того совсем разболелась рука, и в телохранители он не годился. Вдобавок кто-то должен был присматривать за беспаспортным Пряжкиным, который запросто мог влипнуть в какую-нибудь историю.
Вскоре подошла полупустая электричка, и мы распрощались. Чижов с Пряжкиным запрыгнули в голубой вагон и помахали нам руками. Мы с Капустиным остались вдвоем.
Надо отдать ему должное — в эти минуты он старался вести себя корректно, отложив, видимо, свои абсурдные претензии на потом. Наш поезд прибывал после обеда, и у нас оставалась еще масса времени. Капустин предложил перекусить, и мы отправились в вокзальный буфет. Однако ассортимент блюд в этом буфете не мог прельстить даже таких голодных, как мы. Настроение у Капустина сразу испортилось, и он настоял, чтобы мы пообедали где-нибудь в городе.
Мне не хотелось никуда идти, но еще меньше хотелось спорить. Мы взяли свою поклажу и вышли из вокзала на площадь. И сразу же метрах в пятнадцати от входа увидели до боли знакомый, сверкающий алым лаком джип!
В этот момент мы оба испытали легкое потрясение, хотя мне, в принципе, следовало предвидеть такую возможность. Повышенная нагрузка отрицательно сказывалась и на моих действиях. Все-таки я еще не привыкла работать в таких партизанских условиях.
Единственное, что я смогла сделать, — это немедленно втянуть Капустина обратно под крышу вокзала. Хотя и эта мера запоздала. Возле джипа стоял Трофим собственной персоной, и он отлично нас видел.
Мы прошли в зал ожидания и уселись так, чтобы нас было видно из раскрытой двери опорного пункта милиции. Люди в синих мундирах были крайним средством, к которому я собиралась прибегнуть, если дело пойдет совсем уж плохо. Пока же я приготовила зонтик и стала ждать Трофима.
Ждать пришлось недолго. Он вошел в здание вокзала независимой и неторопливой походкой, поискал вокруг глазами и направился к нам. Капустин обеими руками обхватил чемоданчик и прижал его к груди. Трофим это заметил и слегка улыбнулся. Он прошел в зал ожидания и спокойно уселся на скамейке напротив нас.
Наши глаза встретились. Взгляд Трофима пылал еле сдерживаемой ненавистью и охотничьим азартом. Неудачи, которые преследовали его, кажется, только разожгли в нем безумный мстительный огонь. Однако внешне он старался этого не показывать. Я обратила внимание, что на простреленном ухе у него белеет аккуратная наклейка из пластыря.
— Не бойтесь, — покровительственно произнес он. — Пока я хочу только поговорить.
— С чего ты взял, что мы боимся? — холодно поинтересовалась я. — Ты вовсе не такой страшный, как тебя расписывали.
Трофим злобно усмехнулся.
— С тобой у меня будет отдельный разговор, сучка, — многозначительно сказал он, задетый за живое. — А сейчас я хочу говорить с бугром, — он перевел взгляд на Капустина, который был напряжен, точно натянутая струна. — Ты не возражаешь, Капустин?
— О чем ты собрался говорить? — взволнованно кашлянув, спросил Капустин.
— Тебе, конечно, пока везло, — с некоторой завистью признался Трофим. — Но ты не думай, что уже сорвал банк. За ребят и за тачку ты мне дома ответишь — вместе с братцем своим… А пока по-хорошему прошу — отдай товар. А то ведь и не доедешь до дому-то… Ты теперь без прикрытия остался, я знаю. На девку надежда плохая — ей свою шкуру бы спасти… Ну, так как порешим? — Голос его опять звучал уверенно, с издевательскими интонациями. — Я ведь если даже вдруг свое не возьму — я тебя, Капустин, на крайний случай ментам сдам! Смотри сам, что для тебя хуже.
Меня порадовало, что хотя бы в одном вопросе наши с Трофимом взгляды совпадают — оба мы приберегали милицейские силы на крайний случай, держали их, так сказать, в резерве. Это очень облегчало мое положение — не нужно было рваться на два фронта. В остальном же я была с Трофимом категорически не согласна, и, если бы у него хватило терпения меня выслушать, я бы доказала его неправоту, как дважды два. Но рассчитывать на теоретическое противостояние не приходилось — такие крутые парни, как Трофим, предпочитают испытывать все на собственной шкуре, иначе у них пропадает вкус к жизни.
Что думает Капустин, я не знала. На него опять напал столбняк, какой охватывает кролика, когда перед ним появляется удав. Он, кажется, с удовольствием и отправился бы в пасть, но ему немного мешал выстраданный, вымученный чемоданчик ценой в миллионы.
Он сжимал этот чемоданчик в объятиях и неотрывно смотрел на Трофима глазами, в которых смешались страх, ненависть, алчность и еще с десяток более мелких чувств.
Его молчание мне не нравилось, потому что все, что он не решался сказать сейчас Трофиму, он наверняка выскажет потом мне, втайне страдая от того, что я стала невольным свидетелем его малодушия. Если бы мне было дело до его малодушия!
Трофим опять усмехнулся и встал. Напоследок он обвел нас тяжелым взглядом, в котором таилась недвусмысленная угроза, и сказал:
— До встречи в поезде!
Мы не стали ему отвечать. Не столько из гордости, сколько от того, что у нас было вконец испорчено настроение.
Остаток времени мы провели на том же самом месте, опасаясь покинуть скопление людей. Наконец по вокзалу прогремело сообщение о прибытии челябинского поезда, и мы вместе с набежавшей толпой отправились на перрон. Там мы тоже пристроились поближе к стражам порядка, которых представляли рыжий лейтенант в милицейской форме и два молодых омоновца в черных беретах. Они недоверчиво покосились на нас, но, справедливо рассудив, что преступный элемент вряд ли будет столь откровенно рисоваться, даже не спросили у нас документы.
