Откуда-то сочился слабый свет, довольный для того, чтобы разглядеть, как покраснело лицо Гектора под светлой щетиной. Он тяжело дышал, запыхался от быстрого бега. Наверное, и Аглая выглядела не лучше.
Кое-как справившись с дыханием, она прислушалась — почти полная тишина, голоса слышатся еле-еле, похоже, они все же оторвались от преследователей, — и спросила испуганно:
— Мы в тайнике?
— Да, — кивнул Гектор, и его подбородок — мужчина был чуть выше Аглаи — коснулся ее носа. — Прошу прощения, — усмехнулся он.
— Да ничего, — пробормотала Аглая, чувствуя, что тоже краснеет.
Как-то слишком близко они стояли. Никогда в жизни она не была так близко к мужчине! Ужасно неприлично, а куда же деваться?
— Какой странный дом, — пробормотала она смущенно. — Тайники, переходы какие-то… Кто его так хитро строил?
— Я и строил, — ответил Гектор. — Дом мой. Я архитектор, то есть раньше был… до четырнадцатого года. Как раз успел дом построить, а тут меня призвали в действующую армию. Вернулся по ранению, а обратно на фронт уже не попал — сначала одна революция, затем другая… Я здесь почти не жил, то в Питере, то в Москве, то в Нижнем у отца. А потом, когда отцовский дом сожгли, когда отец умер, сюда перебрался. Но, похоже, мне и отсюда придется ноги уносить.
— Если нас тут не найдут, — пробормотала Аглая. — Мы же тут, в шкафу, как в ловушке. Отсидимся — хорошо, а если нет… Тогда и уносить нечего будет.
— Видели второй такой же шкаф, напротив? — спросил Гектор. — В нем в полу люк. Очень узкий, только для того, чтобы прыгать, как в воду. Солдатиком, знаете?
Аглая растерянно моргнула. Она плохо плавала и боялась воды, а уж прыгать в нее, тем паче солдатиком, никогда не решилась бы.
— Главное — не бояться, — сказал Гектор, словно поняв, о чем она думает. — Просто прыгнуть, но ноги не вытягивать, а самую малость поджать. Внизу мягко, не ушибетесь, я проверял, а то какой смысл бежать, если бежать будет не на чем, если ноги переломаешь? — Он усмехнулся, и волосы на голове Аглаи мягко шевельнулись от его дыхания. — Ну а потом сразу налево довольно длинный ход, чуть ли не к обрыву над Окой. В тех местах уже легко затеряться, никакая погоня не найдет. Так что в случае чего…
— Погодите, я что-то не пойму, — нахмурилась Аглая. — Если отсюда так легко уйти, почему же вы полезли сюда, где мы с вами, как в западне? Почему не вбежали в другой шкаф, не прыгнули солдатиком — и ищи ветра в поле?
— Потому что я не могу оставить Наталью, — сказал Гектор.
Аглая чуть откинулась назад и посмотрела ему в глаза. Да, в самом деле — глаза зеленовато-желтые, как у хищной птицы. И нос хищный — чуточку, самую чуточку загнут книзу, словно у ястреба. Нижняя губа вывернута надменно. Сильный круглый подбородок. В профиль лицо Гектора ярче и сильнее, чем анфас. Смотришь прямо — просто красивый парень, а вот в профиль… жестокость, хитрость, отчаянность в этом профиле. И еще что-то, от чего у Аглаи неровно заколотилось сердце.
— Наталью? — переспросила зачем-то и услышала, как жалобно дрогнул ее голос. И тотчас вспомнила, что она, случайно зашедшая в дом женщина, не может, не должна вообще ничего знать о Наталье. — А кто она такая?
Гектор в замешательстве кашлянул, и его дыхание снова шевельнуло растрепанные волосы Аглаи.
— Она… она… Наталья Селезнева моя давняя знакомая, которая рискнула всем, чтобы помочь мне. Я не могу ее оставить. Я должен ей помочь.
— Вот как… — пробормотала Аглая, у которой совершенно необъяснимым образом отлегло от сердца. — А я-то думала, вы ее любите.
Господи, да она что, спятила, говорить такие вещи незнакомому человеку, так бесцеремонно болтать с мужчиной? Вот дура! Сейчас он рявкнет: «Не ваше дело!» — и будет прав.
Однако, к ее изумлению, Гектор не рявкнул, а покачал головой:
— Ответ, который я могу вам дать, недостоин порядочного человека.
Аглая задумалась. Загадочные слова. А впрочем, что в них такого загадочного? Наверное, раньше что-то было у них с Натальей, но теперь…
Странным образом в тесной клетушке стало легче дышать. И, несмотря на полную безнадежность положения, у Аглаи улучшилось настроение.
Гектор вдруг насторожился:
— Послушайте, вы долго в доме пробыли?
— Да нет, я только что вошла… — забормотала Аглая. — А тут вдруг крики, стрельба… я сначала отсиживалась в каком-то углу, потом поняла, что пора спасаться бегством…
— А вы никого в доме не видели, какую-нибудь другую женщину?
— Нет-нет, — быстро сказала Аглая. — Никого-никого.
Так, понятно, он вспомнил о Ларисе Полетаевой, вернее, о той, которая казалась ему Ларисой Полетаевой.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Гектор. — Неужели она все же убежала через подвал?
— А как она была одета, та женщина? — спросила Аглая и тут же прикусила язык, да поздно. Глупо! Какая ей разница, как была одета та женщина, если она никого в доме не видела?
Но Гектор, похоже, не заметил нелепости ее вопроса и ответил с досадой:
— Да жутко! В красной куртке и красной косынке. Словно вся кровью вымазанная.
Аглаю даже передернуло:
— И правда жуть!
— Она всегда любила красный цвет, — задумчиво проговорил Гектор. — Вообще любила подчеркнуто яркие цвета. Всегда была очень красивая, но совершенно лишенная вкуса. И склонная к эпатажу. Например, она первая в нашем городе остриглась, отрезала косы. Тогда это казалось невыносимо вульгарно, а теперь… — Мужчина покосился на недлинные волосы Аглаи, и та с трудом подавила желание пояснить, что постриглась, потому что коса вспыхнула огнем, когда она пыталась хоть что-то из вещей спасти, когда дом ее горел… Зачем ему ее объяснения?
Хотя он сказал, что и его дом сожгли. Вот странное совпадение!
— Теперь многие так ходят, — продолжал Гектор. — Многим даже весьма к лицу… Так вот о Ларисе. За это ее из гимназии исключили, из выпускного класса.
— Так вы знакомы с той женщиной? — удивленно спросила Аглая.
Получается, он знает Ларису Полетаеву? Но почему же принял за нее Аглаю?
— Был знаком — лет пятнадцать тому назад.
Так вот оно что… Понятно. К тому же он не смотрел в лицо пленницы, принял на веру слова Константина и Федора, что привезли комиссаршу. И Гектор явно не хотел, чтобы та его узнала, поэтому и посадил лицом к стене, а сам оставался за ее спиной. И она ведь была в косынке… Что же за отношения у них такие странные? И вообще — что же Гектор за человек такой?
— Тогда, много лет назад, ее звали Ларисой Проскуриной, — снова заговорил мужчина. — Мы, собственно, мало друг друга знали — ну, иногда танцевали на вечеринках, возможно, я даже был в нее слегка влюблен, в нее все подряд влюблялись. Но она на меня не обращала никакого внимания. Я был такой смешной, тощий, картавый… Знаете, я почему-то даже в юности упорно говорил «л» вместо «р», даже имени своего не мог толком произнести. К каким только докторам меня не возили! Никто не мог помочь. А на фронте попал под обстрел, был легко контужен, и когда очнулся — картавость прошла, точно рукой сняло. Смешно, да?
