— Так, скоро явится клиент, а свежая доска рассохлась, — протянул он, — завтра надо будет убрать дефект.
— Я спать хочу, — жалобно проговорила я, уткнувшись лицом в подушку.
— Ухожу, — проворчал антиквар и предупредил: — Учтите, у меня очень чуткий слух.
— Учту, — прошептала я с закрытыми глазами.
Свет погас. Звук шагов антиквара затих, и я провалилась в сон.
5
Утром, не теряя времени, я приступила к проверке конкурентов Дмитрия Ивановича. После скудного завтрака из магазинных пельменей с двумя чашками экспрессо, я села за телефон.
Салов отозвался сразу. Я сказала ему все, что советовал Дмитрий Иванович. Антиквар клюнул на наживку, предложил встретиться через час у него дома. У Илюмжинова со мной разговаривал автоответчик. Я оставила номер своего сотового и взялась за директора школы искусств. Но его дома не оказалось. Трубку взяла мать. Женщина пообещала передать сыну, что я звонила.
С Головановым у меня возникли проблемы. Я только успела представиться, как Богдан Иванович понес меня последними словами. Ко мне он обращался почему-то во множественном числе, кричал, что на «нас» найдет управу. Обещал дойти до обкома партии. На мои вялые попытки заговорить он реагировал с яростью быка, атакующего красную тряпку. Я отняла от уха трубку и дала послушать Дмитрию Ивановичу.
— Все, крышу снесло, — дал свое заключение антиквар, счастливо улыбаясь, — недолго ему теперь осталось. Найдутся родственнички, которые сбагрят его в дом престарелых, а коллекцию попросту растащат.
Сказав последнее, Дмитрий Иванович крепко задумался. Улыбка медленно сползла с его лица, и он внезапно рванулся в кабинет. Вначале я не поняла его поведения, но потом, увидев старика, спешащего с записной книжкой к телефону, поняла. Дмитрий Иванович боится, что коллекцию Голованова растащат без его участия. Дрожащими от возбуждения пальцами, он кое-как набрал номер, прислушался.
— Вера Васильевна, это Дмитрий Кострюк, да, да, — затараторил антиквар внезапно в трубку. — Нет, у меня есть совесть, я просто хотел спросить, не знаешь ли ты телефон дочери Голованова. Мне надо с ней срочно поговорить. Нет, я не собираюсь ее объегоривать.
Я чувствовала себя лишней при этом разговоре, поэтому я сказала, что отправляюсь на встречу с Саловым.
— Идите, идите, — обрадовался Дмитрий Иванович и едва не самолично вытолкал меня за порог.
Я вышла из подъезда. Ценная икона покоилась у меня в сумочке. В утреннем небе счастливо щебетали птицы, радуясь небольшому похолоданию, произошедшему за ночь. Я посмотрела в небо — дождь сегодня не исключается.
«Фольксваген» дожидался меня на стоянке у супермаркета, но до него я не дошла. Мое внимание сразу привлекла машина с работающим двигателем, прижавшаяся к тротуару. Обычная белая «двадцать четвертая» «Волга». Я двинулась через улицу, и тут же «Волга» рванулась со своего места, понеслась прямо на меня. В последнее мгновение мне удалось увернуться. Падая на асфальт, я успела разглядеть номер машины, а также одного из пассажиров. Он глянул через заднее стекло на дорогу, чтобы посмотреть, что со мной произошло. Это был Василий, любимый внук антиквара.
— Вот, значит, как, — сказала я себе, следя за исчезающей в транспортном потоке машиной. — Придется теперь поговорить с Васькой по душам.
Вдруг ужас пронзил мое тело. Я посмотрела вокруг, ища выскользнувшую из рук сумочку. Она валялась на тротуаре в пяти шагах от меня. С сильно бьющимся сердцем я подскочила к ней, бережно подняла и открыла. Икона в результате инцидента осталась неповрежденной. Я достала ее из сумочки и внимательно осмотрела.
— Слава богу! Ничего.
Судорожно вздохнув несколько раз, я убрала икону и принялась отряхиваться. Мне же еще как-никак с людьми встречаться.
Несмотря на тренировки, я все-таки получила несколько синяков на теле, ссадила руки и колени об асфальт. Однако более тяжелых последствий удалось избежать. Воспользовавшись туалетом в супермаркете, я привела себя в порядок, вызвала такси и на нем отправилась по нужному адресу. «Фольксвагеном» я воспользоваться не решилась, так как опасалась, что в нем меня ожидают сюрпризы. Проверять же некогда, человек ждет.
Салов Павел Иванович проживал на пятом этаже девятиэтажного здания на Краснознаменной улице. Я нажала на звонок на обшарпанной металлической двери и через несколько секунд услышала кашель, затем хриплый надтреснутый высокий голос.
— Кто там?
— Это Опарина. Мы с вами договаривались о встрече, — сбивчиво заговорила я, демонстрируя волнение. — Я принесла икону. — Выхватив ее из сумочки, я приблизила икону к дверному «глазку», через который меня внимательно изучали. К тому же, выходя на дело, я оделась соответствующе, чтобы не пугать и не вызывать подозрений. На мне была простенькое ситцевое платье ниже колен, белые туфли на низком каблуке, с кожаными бантами у подъема. Волосы я небрежно зачесала назад, а на нос напялила уродливые очки. Оценив мой усыпляющий бдительность наряд, а также икону, Салов распахнул передо мной двери. — Мне заходить? — неуверенно спросила я, переминаясь с ноги на ногу.
— Да, быстрее, — буркнул Салов, втащив меня внутрь.
Его квартира сильно смахивала на квартиру Дмитрия Ивановича — вся была завалена хламом.
— Куда мне? — спросила я, подслеповато щурясь на окружающие предметы. — Пусть думает, что я дальше своего носа не вижу, — решила я, разыгрывая слепую.
— Проходите на кухню, — предложил Салов жестом. Он был маленький, тщедушный, морщинистый и совсем седой. Однако двигался быстро, а взгляды на меня бросал цепкие. Мы сели на кухне на табуретах.
— Ну, давай сюда, что принесла, — нетерпеливо сказал Салов.
Протянув ему икону, я огляделась и спросила:
— А где ваши домашние?
— Я живу один, — бросил он, сосредоточенно изучая икону через увеличительное стекло. — Жена давно умерла, а дети разъехались.
Он замолчал. В уголках губ залегла горькая складка, серые глаза потухли. Посмотрев на меня внимательно, он спросил:
— А с вами что произошло? Упали, что ли?
— Машина чуть не сбила, — ответила я, — отскочила в последний момент.
— Да, сейчас лихачей развелось, — протянул Салов равнодушно. Его больше занимало состояние иконы, чем моя персона.
— Вначале по совету Тамары Иосифовны я ходила к Кострюку. Он предложил мне за икону пятьсот долларов, — призналась я, сжимая и разжимая пальцы в замок.
— Господи, прости ее грешную! — воскликнул Салов, заслышав мои слова. — Да как она вам могла такое посоветовать? Кострюк же шарлатан, подлец и бандит. Я с ним двадцать лет работал и знаю, что это за человек.
— Думаете, он хотел меня обмануть? — дрожащим голосом спросила я, сжав пальцы так, что они побелели.
— Конечно, хотел обмануть! — удивился моей недогадливости Салов. — Если икона подлинная — потянет на меньше, чем на шестьсот — шестьсот пятьдесят долларов.
