Быть может, больше никому не удастся найти то, что нашел он; быть может, это единственный шанс, дарованный только ему. А что если (Давид почувствовал такую острую боль слева в груди, что чуть не упал, но падать сейчас он просто не имел права, ибо тогда – и это он ясно осознавал – ему больше не встать) – что если он действительно заблуждается? Поставив правую руку козырьком, Давид снова увидел дорогу и определил, куда идти; пот бежал по лицу, рубашка прилипла к телу, он встряхнул левую руку, но не почувствовал ее. Допустим, но если это ошибка, то почему же его хотят убить?
Он подумал о камнях, которые всегда падают вниз, о том, что никогда не мог понять, почему они не летят вверх; таинственная сила притяжения и все те законы, благодаря которым существовала материя; почему они всегда его так пугали?… Волна сильнее остальных залила камень прямо перед ним и в ту же секунду исчезла. Давид собрался с духом. Преодолевая боль, усталость и тяжесть собственного тела. Возле пальмы рос еще один цветок с высохшими листьями. На мгновение в голове Давида мелькнула залитая голубым утренним светом комната, подкрашенная ужасом перед очередным кошмаром, но картина растаяла, прежде чем он узнал ее.
Идти оставалось недолго. Он чувствовал это. Теперь дорога казалась неровной, все чаще попадались рытвины. Две чайки спланировали на воду. Тени исчезли. Ледник отражался в озере. Садовник в соломенной шляпе ковырялся в земле возле самой дороги. На крыше отеля развевался желтый флаг. Утка нырнула в воду, крякнула и поплыла прочь. Впереди, объятая ярким светом, нарисовалась человеческая фигура, постепенно она становилась все более отчетливее: навстречу двигался мужчина, держа руки в карманах и запрокинув голову. У него была острая бородка и зеркальные очки – два круглых стеклышка, окрашенные водой в синий цвет. Борис Валентинов.
Давид вскрикнул, садовник поднял голову. Давид прибавил шагу, теперь это далось легко. Вытянул руки и побежал. От волнения пульс его участился. Еще сто, нет, сто семнадцать шагов (он точно видел) отделяли его от цели, только бы сохранить скорость. Утка нырнула, разрушив отражение ледника. Еще семьдесят пять шагов. Отражение восстановилось. Валентинов замер на месте. Шестьдесят пять.
Вдруг что-то метнулось к нему. С неба, из самой середины голубого свода что-то бешено понеслось вниз, Давид почувствовал это всем своим телом. Шестьдесят шагов.
И беззвучно приземлилось прямо перед ним. Земля задрожала, из озера поднялась волна и разбилась о каменистый берег, флаг надулся и затрепыхал на мачте. На мгновение показалось, что пошел искристый дождь из сверкающих огненных точек.
Давид остановился. Он больше ни шага не мог ступить в том направлении. Человек виднелся совершенно отчетливо, но очертания изменились, и Давид пока не узнавал его. Давид смотрел, как сквозь него медленно, улыбаясь, проходил Валентинов. Ребенок на велосипеде развернулся и порулил обратно. Очертания прояснились, и Давид разглядел человека во всех подробностях. Он смотрел. Страх отступил, Давид не чувствовал ни боли, ни даже усталости. Время истекло. Его нашли.
XV
В груди словно что-то разорвалось. Боль пронзила его, разлилась по всему телу, наполнила собой все вокруг, весь мир и – прошла. Он упал. Упал на колени. Раскрыв для объятий руки. Фигура снова расплылась: стала прозрачной, растворилась, впереди был только Валентинов, он быстро приближался, лицо выражало испуг. И конечно же, озеро и небо, и снова озеро – одно отражало синеву другого. Камешки впивались в колени, но Давид не чувствовал боли. А цветок, вон там, как он сверкал и как дрожали на ветру его листочки. Солнце и свет, запечатленный в бесчисленных отражениях.
Давид видел, как приближался Валентинов, как бежал, будто преодолевал загадочное сопротивление. Давид видел, как утка, сложив крылья, рассекала воду, утка без головы, и казалось, что вторая утка, с головой, последовала за ней вниз. Видел, как в глубине озера голубка бороздила воды, другая же, отражение первой, парила в воздухе, поднимаясь все выше на ледник.
Давид содрогнулся всем телом. Заметил, но не почувствовал, как его ладони ударились о землю. О запятнанную светом землю, еще влажную от последней высокой волны. А как же открытие? Самый конец, уравнение, которое он не назвал, без которого все остальное не имело смысла и которое, кроме него, больше не знал никто? Он открыл рот, но голос пропал. Истекало и время: секунды убегали, вероятно, последние его секунды, может, еще одна, одна-единственная. Земля приближалась. В маленькой луже барахтался муравей.
Давид не слышал больше ни звука. Еще ни разу, хотя нет, только однажды его окружала подобная тишина. Синева: заключи она кого-нибудь в свои объятия, и наступит покой, и все исчезнет. Вдруг Давид понял.
Диск солнца стоял в воде. В хороводе чаек. У подножия устремленных вглубь гор. Туда?…
Он все понял и хотел с кем-нибудь этим поделиться. Но было слишком поздно. Да и не так уж необходимо. Муравей добрался до берега лужи, вскарабкался на камешек и побежал. Оставляя за собой тонкий мокрый след.
Давид всем телом рухнул вниз и стукнулся головой о землю, сила удара перевернула его на спину, и он увидел, как опрокинулись небо и огромных размеров солнце, только теперь оно не сверкало. И желтый флаг. И две головы: одна в соломенной шляпе, другая – в очках, с острой бородкой и бесцветными глазами. Какое-то из этих лиц он в свое время знал. Или хотел узнать. Но уже не мог сказать, какое именно.
Солнце перекрывало теперь половину неба. Ледник казался ближе. Чайка описала почти безупречный круг. Давид еще успел догадаться, что то было уже другое солнце, другой ледник и другая чайка: вывернутые на другую сторону отраженной поверхности. В одну секунду он оторвался от земли и полетел в пропасть, голубое пространство приняло его, и, когда он погрузился в небесную глубину, в это самое мгновение его глаза закрылись, он уже ничего не видел, и последняя, уже немного искаженная и принадлежащая иному миру мысль бесследно растворилась, словно ее никогда не было. Словно его никогда не было.
XVI
Солнце, отражаясь в озере, окрашивало горы в красный цвет. Над водой плясал рой комаров. Марсель бросил сигарету. Огненная дуга, которую та описала, висела в воздухе еще мгновение, после того как сигарета уже потухла в воде.
Марсель сделал глубокий вдох. Становилось прохладнее. Волны равномерно бились о камни. Скамейка, на которой он сидел, была жесткой, спина болела. Марсель только хотел немного отдохнуть, но, по всей вероятности, задремал. Ему приснился странный сон: маленькая девочка пристально смотрела на него, она не сводила с него глаз и ничего не говорила, а потом вдруг развернулась и пошла, очень медленно, делая маленькие шаги, тогда он заметил стрекозиные крылышки… Еще никогда он не видел ничего подобного. Но сегодня были необычные обстоятельства.
Давида увезли в черном катафалке. Сначала приехала «скорая», но санитары сказали, что имеют дело только с живыми. Ребенок, узнав человека из телевизора, начал громко и весело смеяться. Испуганная мать тут же его увела. Сбитый с толку полицейский пытался что-то вызнать. А еще мальчишка на велосипеде, который всем попадался на пути. Неизвестно откуда появился даже министр по делам науки, краска еще не сошла с его лица, он то и дело оглядывался по сторонам, потом шепнул что-то полицейскому и исчез. Через несколько минут показался черный автомобиль, и два учтивых господина забрали труп. Но самым досадным была муха, которая так и норовила сесть Давиду на лицо и при этом низко и довольно жужжала, и отогнать ее казалось просто невозможно.
