– Его здесь нет.
– Это очень важно!
– Его нет.
Марсель выступил вперед:
– Мы все объясним. Госпожа Валентонова?
– Я экономка.
– Нам срочно, действительно срочно нужно переговорить с профессором Валентоновым…
– Валентиновым, – поправил Давид.
– С профессором Валентиновым. Речь идет о результатах, очень для него важных. Если его нет, может, вы могли бы дать телефон, по которому…
– Нет, – тихо ответила женщина, – нет, нет. Нет.
Она отступила на шаг и уже хотела закрыть дверь. Но Давид успел подставить ногу.
– Не делай этого! – закричал Марсель.
– Послушайте! – взмолился Давид. – Он мне очень нужен, очень! Дело гораздо важнее, чем вы думаете.
Несколько секунд она смотрела на него, открыв рот, она, казалось, ничего не понимала, но и ничему не удивлялась.
– Хорошо, хорошо, – неожиданно произнесла экономка и медленно направилась в глубину коридора. Давид распахнул дверь и последовал за ней.
– Да ведь и в газете напечатали…
– Что?
– Он выступает с речью. На… На одном кон…
– На конгрессе?
– Да, да. На конгрессе. – Она посмотрела на Марселя. – Теперь вы уйдете?
– Минуточку! – сказал он. – Где этот конгресс?
Женщина уставилась на Давида, потом перевела взгляд на Марселя, потом опять на Давида. В коридоре над столом, где стоял телефон, висело зеркало, рядом с телефоном лежали запечатанные письма, непрочитанная почта На противоположной стене висело другое зеркало, тех же размеров, в такой же металлической блестящей раме.
– Где-где? – повторяла экономка.
Она повернулась, подошла к столу и взяла одну из газет. Ее фигура, оказавшись между зеркалами, размножилась до бесконечности: на блеклом, стеклянно-бесцветном фоне тысячи выстроившихся рядами старух взяли в руки тысячи экземпляров одной и той же газеты. Экономка не торопилась, словно хотела продлить это мгновение, потом вышла из зеркального поля, слилась, став единой, и направилась к Давиду, протягивая газету. Ее рука заметно дрожала.
– Страница четыре, – сказала она.
Давид развернул газету. С краю, на четвертой странице увидел статью, узкую полосу под названием «Беседы о технике». Тут же бросился взахлеб читать. «Представители науки, культуры, политики и… говорят о будущем… и о проблеме… гости: министр по делам науки, знаменитый писатель Рон Лебель; директор института… председатель… со вступительным словом выступит Борис Валентинов, лауреат… Открытие завтра в полдень».
– Пошли! – сказал Давид. Засунул газету под мышку и пустился бежать. Экономка смотрела ему вслед.
– Премного вам благодарны, – добавил Марсель, – дело действительно очень важное.
– Теперь вы уйдете?
– Конечно. – Марсель вышел в коридор. – Скажите, пожалуйста, как он выглядит?
– Кто?
– Профессор Валентинов.
Рука ее соскользнула на грудь, женщина запахнула халат.
– Я не знаю.
– Но вы же должны…
– Я здесь совсем недавно.
– Но вы же видели его!
– Я не знаю, – твердила женщина, – не знаю.
Она бросила на Марселя испуганный взгляд и захлопнула дверь. Ее шаги удалялись, шарканье постепенно стихало. Марсель продолжал стоять, уставившись на закрытую дверь. Потом поднял руку с намерением еще раз постучать, но, поразмыслив, опустил. Покачал головой, посмотрел на лифт и решил спуститься пешком.
Лестница из серого мрамора была начищена до блеска, шага Марселя отдавались низким гулким эхом, площадки на этажах ничем не отличались друг от друга. Он вышел на улицу, около машины его уже ждал Давид. Снова прогремел гром.
– Ты думаешь, я повезу тебя на конгресс?
– Ну да.
– О господи! Ты действительно чокнутый! Сейчас половина четвертого! Ты вообще понимаешь…
– У нас еще есть время…
– Сделай одолжение, получи водительские права или купи билет на поезд! Я не собираюсь… Можешь поехать со мной домой или остаться здесь!
Он сел в автомобиль. Давид стоял на тротуаре и не двигался.
– Черт бы тебя побрал, залезай же!
Давид затряс головой.
– Хорошо, – сказал Марсель, – как хочешь. Пожалуйста. Как тебе угодно!
Он захлопнул дверь и повернул ключ зажигания. Мотор фыркнул и завелся. Машина тронулась с места, стала удаляться и наконец исчезла.
Давид стоял на тротуаре и не двигался. Снова загремел гром. Высокие облака заволокли черное небо. Уличные фонари раскачивались на ветру, по лужам скользили желтые блики света. Стена какого-то дома была полностью завешана рекламой, похожей на ту, что висела и в его краях – по всей стране, с каждой стены смотрели одни и те же лица гигантских размеров. Одна и та же женщина держала в руке бутылку лимонада, ее ногти, покрытые темно-красным лаком, сверкали в темноте, а смеющиеся глаза над самым горлышком бутылки неизменно встречались с глазами Давида. На свет фонаря вынырнула стрекоза и тут же исчезла. Давид стоял как вкопанный.
Рев мотора нарастал; машина, идя задним ходом, приближалась. Потом затормозила. Стекло опустилось.
– Садись!
Давид даже не повернул головы. Уже совсем сильный гром прокатился над крышами.
– Да садись же ты, идиот! Радуйся, что я вернулся!
Давид открыл дверь и сел в машину. Марсель молча тронулся с места.
Улица плавно перешла в другую, затем в следующую; гроза была теперь совсем близко, и гром гремел все чаще и чаще. Светящиеся вывески сменяли друг друга: на одном доме, прямо над входом, сидела голая женщина из красных огней и пыталась болтать ногами, но некоторые лампочки перегорели, и между вспышками были видны только нервные подергивания. Из заведения вываливались какие-то люди; оказавшись на свежем воздухе, они уже не смеялись и поднимали глаза к небу. Дома быстро редели. Щит указывал направление к автобану.
– Тебе повезло, – сказал Марсель.
– Почему?
Марсель кивком показал на стекло. Лил дождь. Шмыгали дворники, на стекле разворачивалось водное действо, на дороге откуда ни возьмись появлялись маленькие круги и тут же пропадали, их становилось все больше и больше, они возникали и исчезали снова.
– Ах да, – протянул Давид, – да. Спасибо!
– Вот это уже лучше. Можешь спать дальше.
Чем меньше домов попадалось навстречу, тем больших размеров они были; оставив позади несколько фабричных корпусов, уткнувшихся в небо черными трубами, они снова выехали на автобан. Марсель нажал на газ, мотор заревел. Деревья справа и слева, не отличимые друг от друга, превратились в какое-то плетеное изделие.
