– Не знаю… Я не посмотрел. По-моему, ничего, иначе я бы
заметил.
– Хорошо, п-продолжайте.
– Я замахнулся на псов своим гэта. Кажется,
правым, – добавил Араки, видимо, вспомнив о подробностях. – Вы
знаете, иокогамские дворняжки очень трусливы, прогнать их нетрудно. Но эти
собаки были странные. Они не убежали, а бросились на меня с рычанием и лаем,
так что я не на шутку испугался и кинулся бежать – по направлению к келье
Мэйтана. Собаки отстали, я остановился возле павильона перевести дух и вдруг
заметил нечто удивительное. Отшельник сидел в бочке с водой. Я знал, что по
воскресеньям вечером отец Мэйтан принимает фуро в саду, рядом со своей кельей.
Наслаждается теплом, чистотой, стрекотом цикад… Но не до рассвета же! Голова
Мэйтана была запрокинута, и я решил, что он спит. Должно быть, разморило в
горячей воде. Но где же его оку-сан? Не могла же она уйти? Я приблизился и
позвал отшельника. Потом почтительно тронул его за плечо. Кожа оказалась совсем
холодная, а вода в бочке и вовсе ледяная.
– Вы уверены?
– Да, я даже отдёрнул руку. Становилось светло, и я
заметил, что Мэйтан белого цвета. Такими белыми не бывают даже гайдзины! А ещё я
разглядел на шее у него две красные точки, вот здесь… – Послушник
передёрнулся и с опаской поглядел по сторонам. – Мне стало не по себе. Я
попятился и споткнулся об оку-сан. Она лежала в высокой траве и была в чёрном
кимоно, поэтому я её не сразу разглядел. Ну, тут я закричал, побежал в братский
корпус и поднял всех на ноги… Это уж потом мне объяснили, что на Мэйтана напал
паук-оборотень и высосал из него всю кровь. Лекарь сказал, что Сигумо не
оставил в жилах мертвеца ни единой капельки.
– Ни единой? Вот как… А где б-бочка, в которой сидел
Мэйтан? Я бы хотел на неё взглянуть.
Послушник удивился:
– Как где? Отец настоятель, конечно же, приказал её
сжечь. Разве можно было оставить в обители этот нечистый предмет?
– Место преступления затоптано, улики уничтожены,
свидетелей нет, – пробормотал вице-консул по-русски и вздохнул.
Араки, покряхтев, робко произнёс:
– Если вам будет угодно выслушать моё ничтожное мнение,
отец Мэйтан сам виноват. Как это можно, чтобы гайдзин вознамерился стать
буддой? Немудрёно, что Сигумо на него разгневался. Вот и вы, господин, знаете
слишком много для иностранца – даже про то, как медитировать перед изображением
Лотоса. Лучше бы вам уйти отсюда, и чем скорее, тем лучше. Сигумо где-то здесь,
он всё видит, всё слышит…
– Б-благодарю за добрый совет, – слегка поклонился
Фандорин.
Наведался на пепелище, побродил по поляне. Задумчиво
пробормотал вслух, опять по-русски:
– Что за странная судьба. Родиться в Петербурге,
закончить Училище п-правоведения, дослужиться до коллежского советника, а потом
стать Мэйтаном и насытить своей кровью японского оборотня…
Присел на корточки, поковырял землю. То же самое проделал у
сточной канавы, но провозился там дольше – минуты этак с три. Покачал головой,
встал.
– Ладно, теперь к п-преподобному.
У порога настоятельского дома топтался детина, плечи
которого служили Эми Тэраде средством передвижения. Вице-консул вспомнил, как
бесцеремонно калека обходится со своим слугой. Слов на него она не тратила:
если нужно было повернуть налево, дёргала за одно ухо, если направо – за
другое; когда хотела остановиться, нетерпеливо молотила веером по макушке.
Здоровяк сносил такое обращение самым смиренным образом. Когда он бережно
усаживал свою хозяйку в покоях Согэна, то по оплошности слишком сильно сдавил
её своими ручищами. Маленькая злюка немедленно впилась ему в запястье мелкими,
острыми зубками – да так, что выступила кровь. Но слуга безропотно стерпел
наказание и ещё рассыпался в извинениях.
Послушник Араки поднялся по ступенькам, а Фандорин
задержался подле слуги.
– Как тебя зовут?
– Кэнкити, – грубым и зычным басом ответил
здоровяк.
Он был на пару дюймов выше Эраста Петровича, то есть
необычайно высоким для туземца. Грудь – как бочка, широченные плечи, а руки с
хорошую оглоблю. Из-под низкого лба на гайдзина смотрели сонные, припухшие
глазки.
– Тебе, должно быть, очень много платят за твою
нелёгкую службу? – спросил Фандорин, с любопытством разглядывая великана.
– Я получаю кров, еду и десять сэнов в неделю, –
равнодушно пророкотал тот.
– Так мало? Но при твоей стати ты мог бы найти куда
более выгодную с-службу!
Слуга молчал.
– Наверное, ты привык к своей госпоже? Привязался к
ней? – не унимался заинтригованный вице-консул.
– Чего?
– Я говорю, ты, вероятно, очень любишь свою г-госпожу?
Кэнкити искренне удивился:
– Да как же её не любить? Она такая… красивая. Она как
куколка хина-нингё, которую ставят на алтарь в Праздник Девочек.
Воистину chacun a son goût
[2]
, подумал
Эраст Петрович, поднимаясь на крыльцо.
– Отец настоятель, сударыни, я осмотрел место з-злодеяния
и теперь знаю, как снять с монастыря проклятье, – объявил коллежский
асессор прямо с порога. – Я сделаю это нынче же ночью.
Преподобный Согэн поперхнулся «ведьминым кипятком» и громко
закашлялся. Эми испуганно всплеснула рукавами, а Сатоко быстро обернулась к
вошедшему.
Дипломат обвёл всех троих весёлым, уверенным взглядом и
опустился на циновки.
– Задачка не из г-головоломных, – обронил он и
потянулся к кувшинчику. – Вы позволите?
– Да-да, конечно. Прошу извинить!
Настоятель сам налил гостю сакэ, причём не совсем удачно –
на столик пролилось несколько капель.
– Мы не ослышались? Вы собираетесь прогнать из
монастыря оборотня?
– Не прогнать, а п-поймать. И, уверяю вас, это будет не
так уж трудно, – загадочно улыбнулся Эраст Петрович. – Как известно,
оборотни имеют две природы – призрака и человека. Вот на человека-то я и
поохочусь.
Трое остальных переглянулись. Покряхтев, Согэн деликатно
заметил:
