Маса, любитель эффектов, держал паузу.
– На кого вы бы поставили, господин? – спросил
он. – Если не угадаете, ваши часы останутся у меня.
– Один шанс против четырёх – это нечестно, –
пожаловался Эраст Петрович. Лишаться «брегета» ему не хотелось.
Слуга неумолимо оторвал от обёрточной бумаги пять клочков,
написал на них: «Маринованная Слива», «Кицунэ», «Кривой Рот», «Белый Ус»,
«Красавица». Разложил перед господином.
– Выбирайте.
Коллежский асессор закрыл глаза, попытавшись представить
каждого из пятерых шепчущимся с господином Мосоловым; подсыпающим в чайник яду;
крадущимся по тёмной улице с револьвером в руке.
Ничего не получилось. То есть по отдельности – пожалуйста,
но на все три действия сразу не годился никто.
Тогда Фандорин вздохнул, скомкал бумажки, перемешал и вынул
первую попавшуюся:
– Эта.
Маса развернул, пошевелил губами и сердито отодвинул от себя
«брегет».
– Я сам виноват. Кличка, которую я придумал этому
человеку, слишком очевидна.
На бумажке был написан иероглиф «кицунэ» – оборотень,
который может запросто превращаться из человека в лису и обратно.
– Тасенька? Не может быть! – прошептал Эраст
Петрович. Впрочем, про любого другого из пяти подозреваемых он, наверное,
сказал бы то же самое.
– Кицунэ появился возле кабинета в семь часов девять
минут, весь красный и потный, – уже безо всяких эффектных пауз, деловито
доложил Маса. – Пошептался с секретарём Мосорофу-доно и был немедленно
пропущен внутрь.
– Погоди! – встрепенулся Фандорин. – А
сколько времени он там пробыл?
– Семнадцать с половиной минут. Потом так же быстро
убежал.
Коллежский асессор прикинул: значит, Тасенька выбежал из
«Пароходного товарищества» перед половиной восьмого. Выстрел под фонарём
раздался без пяти минут восемь. Мог ли шпион Мосолова добежать назад и
пристроиться в хвост выходящему «практиканту»? Получается, что мог. Более того,
резонно было предположить, что стрелял он не по собственной инициативе, а по
указанию своего нанимателя. У коммерции советника Мосолова большие связи и
возможности. Если бы он решил выяснить, что за секретарь вдруг появился у
конкурента, то наверняка выяснил бы. А долго подбивать своего клеврета на новое
убийство Мосолову, конечно же, не пришлось – где три трупа, там и четвёртый.
Все очень стройно и логично, но хорош же он, чиновник особых
поручений при генерал-губернаторе. Так ошибиться в психологической
характеристике!
– Убери со стола, – кисло сказал Эраст Петрович,
подперев голову руками. – Я не буду есть, расхотел. И вообще иди. Мне
нужно поразмышлять.
Этюд в багрово-фиолетовых тонах
– …Вот здесь пуля просвистела. Чудом жив
остался. – Такими словами закончил рассказ «практикант». – Ни за что
больше не пойду по Ольховскому после темноты.
Страшная история никого не оставила равнодушным. Кухарка,
слушавшая, прикрыв рот ладонью, перекрестилась:
– Оссподи-Сусе, страсть какая.
Лука Львович ужаснулся:
– Ну и времена настали. Раньше-то грабитель честь по
чести требовал: «Кошелёк или жизнь», а тут сразу стрелять. Куда только катимся?
Его дочь, начавшая было раскладывать мольберт да и застывшая
на месте, воскликнула:
– Я бы тоже ни за что кошелёк не отдала, пускай
убивают. Вы, Померанцев, настоящий герой!
– Хорош герой, удрал, как заяц, – немедленно
взревновал Ландринов.
Лис-оборотень Тасенька разразился причитаниями, ну а Федота
Федотовича на ту пору в конторе ещё не было. Присутствие только-только
начиналось.
Ещё немножко поужасались жуткому происшествию, и всяк
занялся обычным делом: письмоводители заскрипели перьями, ремингтонист принялся
налаживать своё чудо техники, Муся удалилась на кухню, а художница стала заканчивать
портрет. Её кисть двигалась с поразительной сноровкой. Возможно, «Мориса
Сьердюка» в самом деле ожидало в Париже большое будущее.
– Жалко, вы нынче в сюртуке, – посетовала
Мавра. – Я хотела ещё блики на мундирных пуговицах прописать.
Но придти студентом Фандорин сегодня никак не мог.
Предстояла генеральная баталия, и вступать в неё ряженым не подобало.
– Скажите, – шепнул Эраст Петрович очень-очень
тихо. – Деньги на поездку в Париж вам даёт барон? Я угадал?
Девушка кивнула:
– В память о моём женихе.
– Вы кроме меня кому-нибудь об этом говорили?
Она покачала головой и прижала палец к губам, а то Тасенька
уже навострил уши, да и Ландринов заворочался на стуле.
Ну вот теперь окончательно сложилось, одно к одному, подумал
Фандорин. Остаётся только ждать.
Ждали все. Ощущение какого-то тяжкого, неумолимо
надвигающего события так и витало в комнате. Об этом никто не говорил, но и без
того чувствовалось – по тому, как недолго обсуждали бандитское нападение, по
воцарившемуся молчанию, по быстрым взглядам, которые каждый нет-нет да и бросал
то в сторону пустующего кабинета, то на входную дверь.
Когда вошёл управляющий в сопровождении камердинера, все
заработали с удвоенным усердием, с Сергеем Леонардовичем поздоровалась только
Мавра и опять, как давеча, порозовела. Теперь понятно – из благодарности.
– Доброе утро, – поздоровался и фон Мак, подходя к
мольберту.
Но интересовала его не девушка и тем более не портрет.
Воспалённые, невыспавшиеся глаза смотрели только на Фандорина, тревожно и
вопросительно.
Эраст Петрович ответил сначала едва заметным кивком, а затем
столь же коротким покачиванием головы. Означала эта маленькая пантомима
следующее: «Да, всё знаю. Нет, не сейчас».
Барон отлично его понял, но трудно сказать, успокоило его
это известие или, наоборот, встревожило ещё больше.
Чуть помедлив, он прошёл к себе, Федот Федотович последовал
за хозяином.
Прошло не более четверти часа, и с лестницы донеслись
тяжёлые шаги и позвякивание – в мезонин поднималась целая группа людей.
В комнате все разом распрямились, больше не прикидываясь
сосредоточенными на работе. Из кухни высунулась Муся.
Дверь распахнулась.
Первым вошёл Зосим Прокофьевич Ванюхин с какой-то бумагой в
руке, очень торжественный.
