– Прошу извинения, господа. Я ещё не представил вам
моего… – Он немного запнулся. – …Моего друга и помощника мистера
Масахиро Сибату. Он японец.
Азиат поклонился ещё раз, после чего подошёл и торжественно
пожал руку мне и Холмсу.
– Рад знакомству. Ваш… метод многому меня
научил, – продолжил русский, адресуясь к Холмсу и благоразумно опуская
слово «дедуктивный», которое могло бы вызвать расспросы со стороны мисс дез
Эссар.
Здесь в башню вернулся Лебрен, и мистер Фандорин был ему
представлен.
– Ваша самоотверженность, дорогой профессор, –
обратился он к медику, – делает вам честь. С вашего позволения чуть позже
я задам вам несколько вопросов.
Затем комплимента удостоилась и моя скромная персона.
– Уважаемый доктор Уотсон, – повернулся ко мне
русский сыщик, – я искренне восхищаюсь вашим литературным т-талантом. В
жизни не читал ничего увлекательнее ваших «Записок».
Тут Сибата заинтересованно спросил его о чём-то на странно
звучащем наречии (уж не знаю, по-русски или по-японски). Фандорин ответил ему
такой же тарабарщиной.
– Вы что, писатель? – спросила меня мисс Эжени.
Когда же я наклонился к ней, она, не дожидаясь ответа, шепнула:
– Как я выгляжу?
– Великолепно, – успокоил её я.
Это было истинной правдой – благодаря моим, пусть неуклюжим,
но добросовестным стараниям, она заметно похорошела: лицо посвежело, рот
сделался изящно очерченным, сочным. Я подумал, что во мне пропадает дар
гримёра.
– Присядьте на корточки, сэр, – попросила мисс дез
Эссар русского. – Я хочу получше вас рассмотреть.
Эта трогательная непосредственность красноречивей всего
подчеркнула весь трагизм её положения. Я заметил, что у Фандорина
сострадательно дрогнули губы.
– К вашим услугам, – ласково сказал он, опускаясь
на колени.
Внимательно посмотрев на него, Эжени всё с той же
подкупающей простотой проговорила:
– Вы очень красивы, сэр. Знаете, прежде я мечтала, что
меня полюбит именно такой мужчина – не юнец, а человек зрелый, надёжный, но
непременно видный собой и безукоризненно одетый… В моём положении есть свои
преимущества, не правда ли? – печально улыбнулась она. – Я могу
говорить вслух совершенно невозможные вещи, и никто на меня не рассердится.
Фандорин попробовал ответить шуткой, хотя было видно, что он
взволнован:
– Скоро вы выздоровеете, и тогда вам вновь придётся
соблюдать все правила б-благопристойности. Так что наслаждайтесь свободой, пока
можете.
Она еле слышно произнесла:
– Вы очень добры. Ко мне все добры. Но я знаю, я
чувствую, мне никогда уже не подняться.
– Что за ерунда! – сердито воскликнул подошедший
Лебрен (очевидно, слух у него был замечательный). – Будете выполнять мои
инструкции, ещё на балах натанцуетесь. Довольно, господа! Ваше присутствие
волнует пациентку. К тому же нам пора пи-пи. Прошу всех удалиться.
Что за несносная манера у иных представителей моей профессии
– бравировать физиологизмами!
Мы с Фандориным разом поднялись, избегая смотреть на бедную
мисс Эжени, чтоб не сконфузить её ещё больше.
Честно говоря, глаза у меня были на мокром месте, а в горле
стоял ком. Если бы мне в эту минуту попался гнусный шантажист, осмелившийся
поставить на карту жизнь этой милой девушки, я бы… Просто не знаю, что бы я с
ним сделал.
Оставив профессора наедине с пациенткой, мы переместились на
первый этаж, в столовую, где с закусок и напитков уже была снята салфетка.
Невзирая на перенесённые волнения и напряжённость ситуации,
я сильно проголодался, так что накинулся на паштет и холодную говядину с
изрядным аппетитом. Холмс и Фандорин к еде не прикоснулись, дез Эссар отломил
кусочек хлеба, но так и не проглотил. Если бы не чудесный мистер Сибата,
подкреплявшийся с ещё большим энтузиазмом, чем я, мне было бы неловко.
– Я снова кричал управляющему, – сообщил
хозяин. – Спрашивал, не телефонировал ли преступник. Мсье Боско покачал
головой – господа свидетели.
Он пытался за нами ухаживать – налил в бокалы вино,
расставил приборы, но было видно, что такого рода деятельность дез Эссару в
новинку. Вино он расплескал, вилку уронил под стол, салфетки скомкал. Никто не
вызвался ему помочь. Оба сыщика были погружены в раздумья, а мы с господином
Сибатой слишком проголодались, чтоб заботиться о сервировке.
Меня переполняла жажда действия. Стоило вспомнить о
несчастной узнице башни, как сердце закипало от негодования.
Поскольку оба сыщика молчали, я взял инициативу на себя.
– Главный вопрос: как Люпен узнал о существовании
тайника, куда можно запрятать бомбу. Нужно вызвать всех слуг, которые работают
в замке со времён вашего отца, и каждого из них подвергнуть тщательному
допросу.
Хозяин развёл руками.
– Я думал об этом. Кухарка для прислуги и один из
конюхов прожили здесь чуть не полвека. Но разве упомнишь всех, кто уволился за
минувшие сорок лет? Ведь это может быть человек, который работал в Во-Гарни бог
знает когда…..
– И очень возможно, что Люпен узнал секрет через третьи
или четвёртые уста, – заметил Холмс.
А Фандорин прибавил:
– Не будем забывать о каменщиках и п-плотниках, которых
нанял дез Эссар-старший для устройства своих тайников. Любопытные сведения
такого рода часто пересказывают друзьям и домашним – люди обожают посудачить о
причудах богачей.
Всё это было справедливо. Я сник, но ненадолго.
– Тогда пусть кто-нибудь из нас отправится в полицию.
Наверняка мистер дез Эссар знает начальника.
Хозяин кивнул, и я продолжил:
– Не поднимая шума, чтоб Люпен не встревожился, нужно
посадить толкового инспектора на коммутатор. Когда преступник позвонит
господину Боско по телефону, можно будет установить, каким аппаратом
воспользовались, и выслать туда жандармов. Помните, Холмс, мы проделали то же
самое, когда ловили Кенсингтонского Вымогателя?
– Не будьте наивны, Уотсон, – довольно грубо
ответил на это Холмс. – Арсен Люпен – не жалкий дилетант. Никакого
телефонного звонка не будет. Это не более чем уловка, чтобы увести наше
внимание в сторону. Зачем Люпен станет звонить? В его записке всё изложено с
определьной ясностью.
