– Ах, да что же вы молчите! – воззвала к нему
Лидия Николаевна. – Ведь он (показала она на Мустафина) спорит против
очевидного, только чтоб заклад не отдавать! Скажите же ему. Приведите ещё
какое-нибудь основание, которое заставит его замолчать!
– Я жду, когда вернётся ваш Матвей, – кротко
ответил на это Эраст Петрович.
– А куда вы его послали?
– В генерал-губернаторскую канцелярию, на телеграфный
пункт, он работает к-круглосуточно.
– Но ведь это на Тверской, в пяти минутах ходьбы, а
миновало уже больше часа, – удивился кто-то.
– Матвею велено дождаться ответа, – пояснил
чиновник особых поручений и вновь замолчал, а всеобщим вниманием завладел Архип
Гиацинтович, который произнёс обширную речь, доказывавшую совершённую
невозможность версии Фандорина с точки зрения женской психологии.
В самом эффектном месте, когда Мустафин убедительно говорил
об исконных свойствах женской натуры, которая стыдится наготы и не выносит вида
крови, дверь тихо отворилась, и вошёл долгожданный Матвей. Бесшумно ступая,
приблизился к коллежскому асессору и с поклоном протянул листок.
Эраст Петрович развернул, прочёл, кивнул. Хозяйка,
внимательно наблюдавшая за лицом молодого человека, не утерпела и вместе со
стулом придвинулась к нему поближе.
– Ну, что там? – шепнула она.
– Я был прав, – тоже шёпотом ответил Фандорин. В
тот же миг Одинцова торжествующе перебила оратора:
– Хватит нести вздор, Архип Гиацинтович! Что вы можете
понимать в женской натуре, вы и женаты-то никогда не были! У Эраста Петровича
есть решительное доказательство!
Она взяла из рук коллежского асессора телеграфный бланк и
пустила его по кругу.
Гости с недоумением прочли депешу, состоявшую всего из трёх
слов: «Да. Да. Нет».
«И это всё? Что это? Откуда?» – таков был общий тон
вопросов.
– Телеграмма прислана из русской миссии в
Б-бразилии, – стал объяснять Фандорин. – Видите дипломатический гриф?
У нас в Москве ночь, а в Рио-де-Жанейро как раз присутствие. На это я и
рассчитывал, когда велел Матвею дожидаться ответа. Что же до депеши, то узнаю
лаконичный стиль Карла Ивановича. Моё послание звучало так. Матвей, верните-ка
листок, который я вам давал. – Эраст Петрович взял у лакея бумажку и
прочёл. – «Карлуша, срочно сообщи следующее. Замужем ли проживающая в
Бразилии российская подданная урождённая княжна Анна Каракина? Если да, то хром
ли её муж? И ещё: есть ли у княжны на правой щеке родинка? Все это необходимо
мне для пари. Фандорин». Из ответа посланника явствует, что к-княжна вышла
замуж за хромого и никакой родинки на щеке у неё нет. Зачем ей теперь родинка?
В далёкой Бразилии нет нужды прибегать к подобным ухищрениям. Как видите, дамы
и господа, Полинька жива и благополучно вышла замуж за своего Ренара. У
страшной сказки вполне идиллический конец. Кстати, отсутствие родинки лишний
раз подтверждает, что Ренар был соучастником убийства и отлично знает, что
женат именно на Полиньке, а не на Анюте.
– Так я велю послать за Караваджо, – с победительной
улыбкой молвила Одинцова Архипу Гиацинтовичу.
Из жизни щепок
Кое-кому не повезло
Пять человек? Пожалуй, многовато для «сугубо
конфиденциальной беседы» – вот первое, что подумалось Эрасту Петровичу, когда
он вошёл в кабинет главноуправляющего железнодорожной компании «Фон Мак и
сыновья».
Коллежский асессор поклонился присутствующим и остановил
взгляд на человеке, что сидел во главе стола. Это, несомненно, и был барон
Сергей Леонардович фон Мак, к которому Фандорина отправило начальство для
вышеупомянутой беседы. Следовало ожидать, что барон представит чиновника особых
поручений остальным: лысому господину с угрюмой физиономией, заплаканной
женщине в летах и двум молодым людям с одинаковыми, несколько рыбьими глазами
(у Сергея Леонардовича были точно такие же – стало быть, братья). Все кроме
лысого были в чёрном, а трое братьев фон Маков ещё и с траурными повязками на
рукаве.
Странно, но никаких представлений не последовало. В ответ на
поклон глава предприятия лишь слегка кивнул и пояснил, адресуясь к угрюмому
господину:
– Можете продолжать. Это… Свой человек в семье. Не
имеет значения, – да ещё рукой пренебрежительно махнул. – Прошу вас,
господин Ванюхин. Вы начали рассказывать о Стерне.
Эраст Петрович не привык, чтобы на него махали рукой, будто
на муху или комара, и чуть приподнял бровь, однако, услышав имя угрюмого
господина, вернул бровь на место.
Ах, вот это кто. Сам Зосим Прокофьевич Ванюхин.
Об этом человеке Фандорин много слышал, но видел впервые и,
честно сказать, испытал некоторое разочарование. Живая легенда сыска был похож
на лакея из богатого, но не слишком бонтонного дома: голый череп с обеих сторон
обрамлён довольно нелепыми бакенбардами, воротнички сияют белизной, но галстук
явно перебрал по части пышности, да и жемчужная заколка с малиновым жилетом
никак не сочетается. Однако что ж о человеке, да ещё мужчине, судить по одежде?
В своё время Ванюхин распутал немало запутанных дел. Шутка ли: простой хожалый,
а дослужился до генерала, начальника петербургской уголовной полиции – всё
благодаря природной смекалистости и бульдожьей хватке.
Взгляд у Ванюхина был цепкий. Колючие глазки так и впились в
Фандорина.
– А позвольте поинтересоваться, где «свой человек»
пребывал сего шестого числа? – спросил петербуржец, обращаясь к старшему
из фон Маков.
Манера говорить у Зосима Прокофьевича была исключительно
неприятная – ехидная, как бы заранее не дающая веры всему, что скажет
собеседник. Ванюхин словно давал понять главноуправляющему: пускай ты
магнат-размагнат и сто раз миллионщик, мне на это наплевать, для меня все люди
одинаковы.
Хоть Фандорин и был врагом всякой невежливости, но эта демонстрация
ему, пожалуй, понравилась. Видно, недаром рассказывают про Ванюхина, что
человек он независимый и своё дело исполняет, невзирая на лица.
– Он только что приехал после длительной
отлучки, – ответил следователю Сергей Леонардович, и Зосим Прокофьевич к
вновь вошедшему интерес сразу утратил, даже имени не спросил.
