В первые двадцать лет неволи ей приходилось многим жертвовать, чтобы добиться собственного куска мыла, не говоря о сражениях, в которые приходилось вступать, чтобы его отстоять у воровок. Взглянув на свое отражение в воде, она поболтала в воде рукой, чтобы лишний раз себя не видеть.
Раздевшись, она все-таки не могла не взглянуть на себя в зеркало. Кожа, грудь, бедра сохранили упругость, в волосах не было заметно седины. Она повернулась, изучая ягодицы, и испытала чувство гордости: все же она сумела сохранить себя за все эти годы. Она улыбнулась при мысли, что еще способна соблазнять мужчин.
Вода была слишком горячей, но она смело погрузилась в нее по шею. Она давно забыла это ощущение – вода, выталкивающая восхитительно легкое тело; она дала себе слово, что теперь не будет лениться и будет принимать ванну всякий раз, когда возникнет желание. Она заплатила долг, отдала больше, чем следовало. Теперь никто ничего не посмеет ей запретить, никакие правила не принудят ее делать что-либо помимо воли.
Внутренний голос воззвал к рассудку: она так рисковала, так долго ждала не ради того, чтобы нежиться в ванне, а ради обещания, которое она выполнит, чего бы это ей ни стоило.
Прогнав оцепенение, она вышла из ванны, растерлась полотенцем с ног до головы и завернулась в потрясающе мягкий купальный халат.
Теперь пригладить волосы, наложить на щеки немного румян из коробочки на раковине, спустить из ванны воду. Сделав все это, она спустилась в гостиную, где уже упоительно пахло едой. Макс, накрыв стол скатертью, водрузил на него тарелку с оладьями, сдобренными кленовым сиропом. Он отодвинул стул, усадил Агату, сел напротив и стал сверлить ее взглядом.
– Над тобой возраст не властен, – проговорил он, беря ее руку.
Агата вонзила вилку в стопку оладий.
– Если хочешь, чтобы мы легли вместе, я не против, только избавь меня от своих дурацких комплиментов. В былые времена ты не ходил вокруг да около.
– Тогда мы свободнее распоряжались своими телами, чем теперь.
– А что, в смысле постели тоже произошли перемены?
– А как же! – Макс вздохнул. – Снова правит пуританство, а тут еще СПИД. От него умерли Джереми, Селия, Фрэнсис и Берни, и это я еще не всех вспомнил.
– Но хоть кто-то выжил? – осведомилась Агата.
– Ты, я, Люси, Брайан, Рауль, Вера, Квинт, Данкинс – уж не знаю, помнишь ли ты его, – Дэвид, Билл, с десяток других.
– Кем все они стали?
– Университетскими преподавателями, писателями, журналистами. Большинство – примерные буржуа.
– Как ты?
– Мне чуждо притворство.
– Что толку притворяться, с такими-то хоромами?
– Дэвид по-прежнему за решеткой, Квинт разводит в Аризоне лошадей.
– Квинт разводит лошадок? Я балдею!
– Он среди нас самый успешный, разбогател, как Крез. Его хозяйство занимает сотни гектаров.
– Расскажи мне о Дэвиде.
– Ему никогда не выйти, ему влепили семьдесят пять лет… Тебе-то зачем понадобилось бежать, ты ведь уже отмотала почти весь свой срок?
– Еще шестьдесят месяцев за решеткой – это немало, поверь. Я больше не могла, и потом, я же тебе говорила, я должна кое-что сделать, пока не поздно.
– Никак нельзя было с этим подождать еще пяток лет?
Агата собрала пальцем остатки сиропа с тарелки и облизала палец.
– Ты раздобыл то, о чем я просила?
– Да, только это не здесь, я слишком торопился тебя забрать. У тебя был такой загробный голос! Привезу завтра, вернее, уже сегодня, вместе с провиантом. На первое время у тебя есть чем подкрепиться: яйца, хлеб, в холодильнике молоко. Не пользуйся телефоном, мне не звонить ни в коем случае, этого требует осторожность. Не беспокойся, я вернусь еще до того, как ты проснешься.
Макс встал и, прежде чем уйти, поцеловал Агату в губы.
Как только он вышел, она быстро обшарила комнату, обыскала все ящики, не представляя, чего ищет. Пора ей избавиться от этой своей мании!
Она вышла на крыльцо. Небо уже окрасилось цветом зари. Ее исчезновение скоро обнаружат, если уже не обнаружили. Она поежилась, вернулась в дом и поднялась наверх, спать.
* * *
Спала она крепко, как Макс и обещал. Проснувшись, потянулась, встала с кровати и спустилась в купальном халате вниз.
Сквозь жалюзи в гостиную просачивался свет. Агата огляделась. Ни одна из фотографий на стене, ни один предмет на письменном столе, ни одна безделушка на буфете – ничто здесь не свидетельствовало о прошлом ее и ее друзей. Она пожала плечами и отправилась в кухню.
Там она взяла из холодильника нарезанный хлеб и джем, потом стала открывать ящики в поисках кофе. Кофе хранился в банке, в алюминиевых капсулах. Она покрутила банку, подцепила ногтем крышечку, кое-как вскрыла капсулу.
– Придумали же, держать кофе взаперти! – пробормотала она себе под нос.
Не найдя ни кофейника, ни кофеварки, она высыпала порошок из капсулы в чашку и вскипятила воду.
Завтракала она за столом в гостиной.
Ей стало казаться, что день уже клонится к закату. В испуге она вернулась на кухню и увидела время на часах, встроенных в старую газовую плиту: было уже пять часов вечера! Почему Макса все еще нет?
Звук шагов перед домом напугал ее еще сильнее: она знала, что это не Макс. С тех пор как удар дубинкой раздробил ему колено, Макс хромал. По ступенькам крыльца поднимался обладатель гораздо более легкой походки.
Агата вскочила и спряталась за дверью. Молодая женщина с плетеной корзинкой ахнуть не успела, как оказалась на полу. Обернувшись, она сказала сбившей ее с ног Агате:
– А Макс говорил, что вы страшно устали…
– Кто вы такая?
– Хелен.
– Уставшей я была вчера. – Агата вспомнила улыбающееся лицо на одной с Максом фотографии на лестнице. – Вы его дочь?
– Нет, жена!
– Утешили, – сказала Агата, помогая ей встать. – Хоть что-то в этом странном мире осталось прежним.
– Он не смог приехать, – стала объяснять Хелен, поднимая свою корзинку. – Сегодня перед нашим домом появилась полицейская машина. Он испугался, что за ним следят.
– А о существовании этого шале они знать ничего не знают?
– Оно записано на мое имя. Раньше оно принадлежало моему отцу.
– Вот хитрец!
– Кто, Макс? Что он вам наплел?
– Ничего, – ответила Агата. – Извините, что сбила вас с ног. Старая вредная привычка.
– Я знаю…
– Ничего вы не знаете! – перебила ее Агата. – Если копы нагрянут к вам сегодня утром, то не позже чем через два дня они пожалуют сюда.
