– Этот дом стоит запертый со времени смерти твоей матери?
– Я вернулась после аварии. Мамы не стало так внезапно… Я приехала с похорон, накрыла мебель. Надо было бы навести порядок в ее вещах, но я не смогла. Я почти всю ночь просидела под дверью ее спальни, глядя на ее кровать, ее письменный стол, ее кресло. Я как будто ощущала ее присутствие, мне казалось, что она сейчас появится передо мной в своем халате и отправит меня спать. С ума сойти, сколько неинтересных вещей мы говорим любимым людям! А сколько всего мы им не говорим! В общем, той ночью у меня больше не было от нее секретов. Я надеялась, что она еще немножечко здесь, что ей захочется провести рядом со мной еще одну ночь. Мне было двадцать пять лет, а я рыдала как ребенок. Я просила у нее прощения за то, что редко звонила узнать о ее делах, что уехала жить в такую даль. Это случилось потому, что в тени больших деревьев ничего не растет, а мать была раскидистым дубом, вот у меня и возникла потребность построить собственную жизнь в другом месте. Как я сожалела об этих потерянных годах, обо всем недосказанном, о молчании! Мама умерла, когда я достигла возраста, в котором уже как будто не нуждалась в ней, но это было моей ошибкой. Мне все время ее не хватает. Чуть погодя я зашла в ее ванную и простояла там целый час, глядя на ее вещи: зубную щетку, флакон духов, неизменный халат. Вот такие мелочи служат жестоким напоминанием, что любимого человека больше нет, что нам больше не быть вместе, что матери больше не будет, что нам больше не увидеться…
– Наши любимые не умирают, пока с нами память о них. Ты не проводишь меня в ее комнату?
– Зачем?
– Тебе самой неплохо было бы туда заглянуть. Наверное, тебе не хотелось бы идти туда одной.
Милли посмотрела на Агату и встала.
Они поднялись на второй этаж, стараясь ступать тише, и прошли по короткому коридору, отделявшему комнату Милли от комнаты ее матери.
Она толкнула дверь и вошла. Постояв немного в задумчивости, она грустно улыбнулась.
– Теперь не то, что раньше, – сказала она.
– В чем разница?
– Ее здесь уже нет, теперь совсем нет, комната действительно пуста. Когда я была здесь в последний раз, она еще здесь жила, а сейчас больше не живет. Наверное, она услышала все, что я ей рассказала.
– Уверена, так оно и было, – сказала Агата.
– Эта комната стала бы моей, если бы я осталась жить в Санта-Фе. До мамы в ней жила бабушка.
– Куда она переехала?
– В центр города. Мать говорила, что, потеряв дочь, бабушка больше не могла здесь оставаться. Мама тогда, кажется, была беременна мною.
Агата попросила у Милли разрешения присесть за письменный стол ее матери. Милли указала ей на стул, а сама ушла в ванную.
– Отдохните, а я кое-чего поищу.
– Не торопись, я могу долго так сидеть.
Как только Милли скрылась за дверью ванной, Агата бесшумно открыла ящик стола и запустила в него руку.
Не найдя того, что искала, она занялась ящиками стоявшего между окнами комода, потом открыла шкаф и застыла перед вешалками со старыми джинсами и с одной рубашкой. Эта одежда была на старшей сестре, когда она с тремя друзьями заминировала запертое на ночь отделение полиции. Агата вспомнила, как та, гордая и пылающая гневом, уходила, полная решимости сделать то, что считала справедливым: ведь накануне полицейские этого отделения хладнокровно застрелили трех чернокожих студентов, когда те спали.
Она поднесла рубашку к лицу, понюхала ткань и закрыла шкаф. Потом обвела взглядом комнату, осмотрела то, что лежало на ночном столике, и снова открыла ящик стола. Теперь она попыталась нащупать в нем потайное отделение.
– Что вы делаете?!
От неожиданности она вздрогнула.
– Ничего, просто любопытство разобрало. Все гадала, какой была с виду твоя мать, думала, найду ее фотографию.
– Не делайте этого, прошу вас! Не хочу, чтобы в ее вещах рылись. Все ее фотографии, кроме той, что вы видели внизу, сложены в коробки на чердаке. Все, что мне требовалось, я уже нашла. – Милли показала флакон духов и щетку для волос. – Нам пора.
– Хочешь, поднимусь с тобой на чердак? Там могут найтись старые вещицы, которые тебе будет приятно забрать.
– Нет! – отрезала Милли. – Пора уезжать!
Они спустились вниз. Агата задержалась перед фотографией, которую Милли переставила на стол.
– Очень трогательно… – пробормотала она.
– Говорю же, это снято на мой двенадцатый день рождения.
– А снимал кто, твоя бабушка?
– Нет, она не приехала. Вспомнила: нас фотографировал давний мамин приятель. Он навещал ее раз в год. У них была общая знакомая, жившая на другом конце страны, больная, что ли, и дядя Макс каждый раз рассказывал маме, как у нее дела.
Агата сглотнула подступивший к горлу ком и отвернулась к окну, чтобы не встречаться с Милли глазами.
– Такой щедрый был! – продолжила Милли. – Всегда приезжал, навьюченный подарками. Это его стараниями мне дали стипендию в Филадельфии, он там живет, это заметный и влиятельный человек. Поступив на факультет, я два-три раза у него обедала. Он адвокат. Я надеялась на стажировку в его фирме, но меня забраковала его подружка. Она дала мне почувствовать, что я ее не устраиваю, так что…
– Мы едем или нет? – поторопила ее Агата, распахивая дверь.
* * *
Агент Мэлоуни был сердит на своего коллегу, с которым говорил по телефону. Его требование не могли выполнить: в отделении Альбукерке катастрофически не хватало сотрудников. Все силы были брошены на другую операцию – слежку за просочившимися из Мексики наркоторговцами. Это было куда важнее, чем гоняться за какой-то беглянкой. Напрасно Мэлоуни бушевал, напоминая, что совершившая побег заключенная находится в списке особо опасных преступников и даже, возможно, взяла заложника. В ответ он слышал, что она, может, и представляла опасность тридцать лет тому назад, но времена с тех пор изменились. Факт захвата заложника не подтвержден, в личном деле, которое коллега в данный момент изучает на мониторе, об этом нет ни слова, и он не может запороть из-за нее операцию, которую готовили целый месяц. К концу дня он, может быть, и сможет выделить людей. Мэлоуни в гневе отшвырнул телефон, потом подобрал и спешно перезвонил в Денвер. Там реагировали оперативнее. Ему пообещали двух агентов через пять часов. Они свяжутся с ним, прибыв в Санта-Фе.
* * *
Том расплатился в отеле и сел в «форд». Изучив карту города, он отправился в мэрию.
Фернандо Монтесоа, служащий в окошке справок, развел руками. То, что перед ним маршал, не произвело на него ни малейшего впечатления. В свое время на справках сидело двое, но из-за сокращения финансирования его коллегу, ушедшего на пенсию, не стали заменять. Все из-за банков, кипятился Фернандо: банкиры-то ни в чем не знают недостатка, у них обслуживающего персонала хватает. Один кофе приносит, другой костюм из химчистки забирает, третий печатает протоколы заседаний, на которых банкиры решают, как сосать из страны кровь и как набивать себе карманы… И это не говоря о домах, которые они отнимают у бедняков, не способных оплачивать долги, которые они понаделали из-за них же, проклятых банкиров! Фернандо Монтесоа знал такие вещи лучше многих других. Тому он посоветовал набраться терпения и встать в очередь вместе со всеми остальными – или идти куда глаза глядят.
