Петроне: «Ага! Сколько человек с ними связалось? Здесь их полно осталось, Тоторе! Я не пойму… этим… им что, Ди Лауро не нравятся?»
Тамбурино: «Знаешь, что бы я сделал, если бы был на месте Козимино? Начал бы мочить всех подряд. Даже когда есть сомнения… без разбору. Начал бы убирать… ты меня понимаешь! Первый слой грязи…»
Всех поубивать. Всех подряд. Даже когда есть сомнения. Даже когда неизвестно, на чьей они стороне, и неизвестно, есть ли у них вообще какая-то сторона. Стреляй! Это грязь. Грязь, обычная грязь. Перед лицом войны и опасностью поражения союзники и враги становятся взаимозаменяемыми. Их рассматривают уже не как людей, а как объекты для проверки и демонстрации собственной силы. Только после этого вокруг образуются противоборствующие стороны, союзники, враги. До того надо начать пальбу.
30 октября 2004 года они приходят в дом Сальваторе Де Маджистриса, шестидесятилетнего синьора, женатого на матери Бьяджо Эспозито, «раскольника» и «испанца». Они хотят знать, где прячется пасынок. Ди Лауро должны расправиться со всеми отщепенцами до того, как они мобилизуют силы, как поймут, что их больше. Старику палкой ломают руки и ноги, разбивают нос. При каждом ударе спрашивают о сыне его жены. Он не отвечает, каждый отказ говорить сопровождается новым ударом. Его пинают ногами, он должен сознаться. Но не сознается. Может, и правда не знает, где прячется Эспозито. Он умрет после месяца агонии.
2 ноября на парковке убивают Массимо Гальдьеро. Его убили вместо брата, Дженнаро, предполагаемого друга Раффаэле Амато. 6 ноября на виа Лабриола погибает Антонио Ландьери, чтобы достать его, обстреливают группу людей, шедших рядом. Пять человек получат тяжелые ранения. Все они курировали кокаиновую точку и вроде работали на Дженнаро МакКея. «Испанцы» решают ответить, и 9 ноября посреди улицы обнаруживается белый «фиат-пунто». Убийцы обошли блокпосты и оставили машину на виа Купа Перрилло. Средь бела дня полиция находит три трупа: Стефано Маисто, Марио Маисто и Стефано Маурьелло. Какую дверь ни откроют, везде по трупу. Впереди, сзади, в багажнике. В Муньяно 20 ноября убивают Бьяджо Мильяччо. За ним приходят на работу в автосервис. Говорят: «Это ограбление» — и стреляют в грудь. Целью был его дядя Джакомо. В тот же день «испанцы» отвечают расправой над Дженнаро Эмоло — отцом верного соратника Ди Лауро, осужденного за участие в силовой группировке. 21 ноября Ди Лауро убивают помощников Раффаэле Аббинанте — Доменико Риччо и Сальваторе Гальярди, пока те находятся в табачной лавке. Час спустя убивают Франческо Тортору. Киллеры приезжают на машине, а не на мотоцикле. Приближаются к жертве, стреляют, поднимают тело, как мешок, засовывают в машину и везут на окраину Казаваторе, где поджигают автомобиль вместе с трупом. Два в одном. В ночь на 22 ноября карабинеры находят сгоревшую машину. Другую.
Для отслеживания событий файды
[21]
я приобрел приемник, который ловит полицейскую волну. Поэтому на своей «веспе» я приезжал к месту событий почти одновременно с полицией. В тот вечер я уснул. Мерное дребезжащее бормотание центрального поста звучало для меня как колыбельная. Поэтому о случившемся узнал из телефонного звонка. На месте происшествия я увидел дотла выгоревшую машину. Ее облили бензином, литрами бензина. Бензин повсюду. На передних сиденьях, на задних, бензин на колесах и руле. Когда приехали пожарные, пламя уже поутихло, а стекла все вылетели. Не знаю, почему я так рванул к обугленному остову. Кругом стояла жуткая вонь от горелого пластика. Рядом почти никого, патрульный дорожной службы с фонариком в руке заглядывает внутрь. Там тело или что-то очень на него похожее. Пожарные открыли дверцы машины и вытащили труп, морщась от отвращения. Карабинеру плохо, его рвет съеденными несколько часов назад пастой и картошкой. Тело являло собой негнущуюся почерневшую колоду, вместо лица — обуглившийся череп, кожа на ногах полностью обгорела. Мертвеца вытащили за руки и положили на землю, дожидаясь труповозку.
Специальная машина собирает трупы целыми днями, ее можно повстречать от Скампии до Торре Аннунциаты. Собирает, складывает, увозит тела убитых. В Кампании жертв покушений больше, чем во всей Италии, по их количеству регион находится на одном из первых мест в мире. Резина на колесах у труповозок стертая до гладкости, достаточно сфотографировать погнутые диски и грязь внутри них, чтобы получить представление об этой земле. Из фургона вышли ребята в латексных перчатках, жутко грязных, использованных несчетное количество раз, и принялись за дело. Поместили тело в черный мешок, body bag,
[22]
в которых перевозят исключительно солдат. Тело напоминало гипсовые слепки углублений, найденных под пеплом Везувия. Десятки людей стояли вокруг машины в полном безмолвии. Они даже дышали еле слышно. С тех пор как каморра начала войну, многие обнаружили — выдержка поистине безгранична. Теперь они находятся здесь, хотят узнать, что же будет дальше. Каждый приносит понимание того, что еще осталось возможным, что еще придется пережить. Это понимание люди забирают с собой домой и продолжают существовать. Карабинеры фотографируют место происшествия, машина с трупом уезжает. Я направляюсь в Квестуру в надежде получить хоть какую-нибудь информацию по поводу случившегося. В пресс-центре сидят те же журналисты, что всегда, и несколько полицейских. Вскоре переходят на комментарии вроде: «Они там переубивают друг друга, вот и хорошо!», «Станешь каморристом, так и кончишь», «Нравилось, когда денег много, теперь смертью насладись, падаль». Привычные реплики, с каждым разом становящиеся все тошнотворнее, переходящие все границы. Будто бы мертвец лежит прямо перед ними и каждому есть что вменить ему в вину: испорченную ночь, бесконечную войну, притаившиеся во всех закоулках Неаполя военные гарнизоны. Врачам потребовался не один час для опознания тела. Кто-то предполагает, что это местный куратор, пропавший несколько дней назад. Один из многих трупов, сложенных штабелями в морге больницы Cardarelli, ожидающих, каким из жутких каморристских имен их нарекут. Потом следует опровержение.
Кто-то зажимает рот руками, журналисты сглатывают, и в горле у них пересыхает. Полицейские разглядывают носки своих ботинок, опустив голову. Комментаторы виновато замолкают. Труп принадлежит Джельсомине Верде, двадцатидвухлетней девушке. Ее похитили, пытали, а затем убили выстрелом в затылок, пуля прошла навылет. Тело бросили в принадлежавшую ей машину и подожгли. Она встречалась с Дженнаро Ноттурно, который решил остаться верным кланам, но потом сблизился с «испанцами». Они были вместе несколько месяцев. Но кто-то увидел их, возможно, обнимающимися в одной машине. Дженнаро вынесли смертный приговор, но ему удалось скрыться, неизвестно где, может статься, в каком-нибудь гараже неподалеку от дороги, на которой убили Джельсомину. Он и не думал о необходимости защитить ее, потому что они уже разошлись. Но кланы стремятся ударить побольнее, и люди, связанные с предателем дружескими, родственными или романтическими чувствами, становятся метками. Метками, на которых оставляют послания. Страшные послания. Жди наказания. Безнаказанность слишком рискованна, она узаконивает предательство и новые теории «раскольников». Наказать как можно сильнее. Таков порядок. Все остальное не имеет значения. Поэтому верные псы Ди Лауро приходят под каким-то предлогом к Джельсомине. Похищают ее, жестоко избивают, пытают, спрашивают, где Дженнаро. Девушка не отвечает. Может, она действительно не знает, а может, готова пройти через эти мучения ради него. И ее убирают. Каморристы, которых направили на выполнение задания, или были одурманены кокаином, или же, наоборот, мыслили абсолютно трезво, учитывая все до мельчайших деталей. Но хорошо известно, к каким методам прибегают ради подавления любого вида сопротивления, ради искоренения даже малейшего намека на гуманность. По-моему, тело сожгли, чтобы уничтожить следы пыток. Труп замученной девушки вызвал бы глубокое всеобщее негодование. Никто и не надеется на одобрение местных жителей, но до открытой вражды доводить нельзя. Остается только все сжечь. Доказательства смерти не так страшны. Не страшнее гибели на войне. Но становится невыносимо, когда представляешь себе эту смерть, как она наступила, как истязали девушку. Я сплюнул на землю мокроту, заполнившую легкие, и только так смог остановить возникающие в воображении картины.
