Хлопнула дверца машины. Артур бросился к окну и увидел, как из машины Котовски вылезает сам Брайан, вместе с Джонатаном Дином. Через минуту раздался оглушающий хлопок входной двери. Длинная пауза, а затем шаги одного человека, поднимающегося по лестнице. Неужели наконец… Но нет. На первом этаже хлопнула дверь в комнату Дина.
Артур продолжал стоять у окна, чувствуя себя очень неудобно. Опять появился Брайан Котовски. У Артура перехватило дыхание, когда он увидел, что вместе с ним из дома вышел Антони Джонсон. Он выглядел колеблющимся и чем-то недовольным.
– Ну, хорошо, только чтобы это было недолго, – услышал Артур слова Антони. – Мне еще работать сегодня.
Оба мужчины пересекли перекресток и направились к «Водяной лилии». Артур на цыпочках спустился на первый этаж. За дверью комнаты Джонатана Дина звучали приглушенные голоса, а потом раздался низкий грудной смех. Артур спустился еще ниже. Сквозь перила он увидел, что на столе в холле ничего не было, кроме обычной кипы ваучеров. И обувной каталог Ли-Ли Чан, и два письма Антони Джонсона исчезли. Ошеломленный Артур подошел прямо к этому пустому столу. Затем он обратил внимание на обрывки каких-то бумаг в мусорной корзинке, которую наконец-то установил Стэнли Каспиан. Это оказались обрывки записки, которую он с таким старанием и тщательностью сочинил на имя Антони Джонсона, и конверта, в котором пришло письмо из управы.
Сотрудники Управления образования Лондона в письме сообщили Антони то, что почему-то не смогли сообщить по телефону. Когда он позвонил им в первый раз, они попросили прислать им официальный запрос относительно наличия рабочих мест в детских развлекательных центрах. Он написал такой запрос и получил, с большой задержкой, ответ, который в очень запутанной форме советовал ему обратиться по этому поводу еще раз, и уже после Рождества. Ответ Кенборнской управы, по крайней мере, не заставил себя ждать. Антони печально улыбнулся, вспоминая тот вечер, когда получил письмо из Управления образования. Оно было полно почти неприкрытого раздражения.
А в этот вечер он получил еще и письмо от Хелен, письмо, которое выглядело скорее как эссе, посвященное несчастьям Роджера.
Я сижу с книгой по эскапизму
[18]
, и каждый раз, когда поднимаю глаза, встречаю его взгляд, с осуждением смотрящий на меня. Любое, самое невинное замечание, которое я делаю, он мгновенно начинает обсуждать (Что бы это должно обозначать? А что ты этим хочешь сказать?), поэтому я чувствую себя мелким магазинным жуликом, которого допрашивает важный детектив. Прошлой ночью я расплакалась и – о, ужас – он тоже начал плакать. Он встал передо мной на колени и молил меня о любви…
Это письмо полностью выбило Антони из колеи. А ведь от радости, что письмо пришло от Хелен, он стал читать его прямо в холле, едва открыв. Поэтому прошло несколько минут, прежде чем он заметил второе письмо, тоже адресованное ему. Когда же он его заметил, открыл и прочитал совершенно дурацкую записку от соседа сверху, его раздражение достигло своего апогея, и он разорвал этот шедевр, бросив его, вместе с самим письмом из управы, в корзинку для мусора. Именно в этот момент подъехал Брайан Котовски и, брошенный лучшим своим другом, предложил Антони пройтись до «Водяной лилии». Там Антони пришлось выслушивать длиннющую повесть об ужасах матримониальных отношений и о том, какую нежелательную независимость дает женщине наличие у нее работы. Все это сопровождалось жалобами на то, что Брайан совершенно не представляет, что будет делать после того, как переедет Джонатан. Антони хватило только на полчаса подобных излияний, после чего он вернулся домой. Войдя в холл, подумал, что неплохо бы было подняться к Артуру Джонсону и перекинуться с ним словечком. Парень явно находился в состоянии острого невроза. Любой другой на его месте просто написал бы на письме: Простите, я открыл Ваше письмо, – и забыл бы об этом. А эти многосложные околичности в записке Артура звучали слишком патетически. Они просто кричали о сильнейшем желании сохранить свое эго; от них за версту несло паранойей, страхом перед наказанием и желанием нравиться всем подряд, включая незнакомцев. К сожалению, подумал Антони, таких людей уже не переделаешь. Их вера в свою собственную никчемность настолько глубоко в них укоренилась, что в возрасте пятидесяти лет их уже не заставишь поверить в самих себя. Кроме того, Артур Джонсон не любил общества других людей, и нарушение его одиночества могло только еще больше его разволновать. Лучше всего подождать, пока они случайно не встретятся в холле.
В течение всей следующей недели Антони ни разу не пересекся с Артуром Джонсоном. Зато он опять встретил детей на выходе из метро.
– Монетку для отличного парня Гая, мистер?
– А где вы собираетесь устраивать ваш фейерверк? – спросил Антони. – В Рэдклиф-парке? – Он протянул им еще десять пенсов.
– Мы спрашивали, но смотритель парка нам не разрешил, старая вонючка. Придется устраивать все у нас на заднем дворе, если мой папаша не будет против.
– Старуха Винтер, – вмешался еще один мальчуган, – вызвала полицию в последний раз, когда мы устраивали фейерверк у него на заднем дворе.
Антони отправился вниз по Магдален-хилл. И дети, и их родители называли улицу Ма-га-да-лин, так же как Баллиол-стрит они называли Баэлиал-стрит. Какими все-таки дураками были эти псевдоинтеллектуалы, включая сюда и Джонатана Дина, когда кривились при звуках неправильного произношения. Если люди, живущие здесь, не имеют права называть свои улицы так, как им удобно, то тогда кто имеет?
Внимание Антони привлек кусок пустыря, обнесенный сеткой, которую обычно используют для теннисных кортов. Ну что же, если власти не хотят, чтобы он официально занялся работой с детишками в округе, то кто мешает ему заняться этим самому, на свой страх и риск? Почему бы, например, не попытаться организовать празднование Пятого ноября
[19]
на вот этом пустыре? Неожиданно идея ему понравилась. Он рассмотрел сквозь решетку неровную поверхность, поросшую дикой травой. По одному краю участка проходила какая-то труба, исчезавшая в сторону Лондона, по другому высились горы кирпича, сломанных деревянных конструкций и желтой штукатурки – все то, что осталось от разрушенных домов. С тыла пустыря располагались серо-коричневые задние стены домов по Бразенос-авеню, высокие конструкции, на которых висели пожарные лестницы совсем в стиле Пиранези
[20]
. Человек, который займется устройством костра на этом пустыре, очень скоро привлечет к себе внимание всего детского населения окрестных улиц. А потом он сможет привлечь и родителей, особенно матерей, чтобы организовали праздничный ужин.
