– Юль, ну давай рассказывай. – Наташа и без нее знала, что работу лифтов почему-то до сих пор не могут наладить, хотя здание сдано в эксплуатацию несколько лет назад.
– Ну вот. Тут подходит Петр с этим, из налоговой. А у дядьки этого вид совершенно пришибленный, как будто он милостыню просил, а ему отказали. А Петр ухмыляется, ну не то чтобы ухмыляется, разговаривает вежливо, но чувствуется, что издевается. «Приходите, пожалуйста, мы всегда вам рады», – удачно скопировала директора Юля. – Я надеюсь, – имя какое-то назвал, не помню, – в курсе вашего визита? Дядька несчастный стоит, молчит. Что-то он против нашей фирмы затевал, это точно.
– Я его на той неделе в ресторане видела. С Выдриным. Замдиректора сделал вид, что меня не видит. Правда, может, и действительно не видел.
– Да ты что! – ахнула Юля. – Вот это да! Слушай, нужно Сапрыкину об этом сказать.
– Да ну, глупо как-то.
– Ничего не глупо! Должен же Петр быть в курсе, кто под него копает.
– Юль, мы вообще не знаем, копает под него кто-то или нет. Если человек из налоговой пришел, это еще ничего не значит.
– Да ты бы видела, как Петр с ним разделался! Точно тот какую-нибудь пакость затевал, к бабке не ходи. Наташа! А как Сапрыкин вообще тут очутился? Он же в Сочи должен быть, ему девчонки при мне билет заказывали. Узнал, что ли, от кого-нибудь, что налоговая прибудет?
– От Дарьи, – предположила Наташа.
– Я же тебе говорила, что на ней лица нет. Наверное, она каким-то боком тут замешана. То-то Выдрин около нее последнее время вертелся. Раньше они только здоровались, а тут он к ней зачастил по нескольку раз в день. Точно, Наташ, так все и было.
– Юля! Ну что ты придумываешь! Мы ничего не знаем. Зачем вообще Выдрину копать под фирму? Ему что, живется плохо?
– Не знаю. Но что-то здесь не чисто, помяни мое слово. А Петру сказать надо. Если ты не хочешь, я сама ему скажу.
– Ладно, – сдалась Наташа, – скажу.
Они выбросили окурки, и Наташа направилась к кабинету директора.
– Дарья Викторовна, здравствуйте. А Петра Михайловича нет? – заглянув в кабинет, спросила Наташа, прекрасно видя, что, кроме одиноко стоявшей у окна Дарьи, там никого нет.
Бухгалтер молча покачала головой. А ведь на ней действительно нет лица, подумала Наташа. Сейчас на Дарье словно лежала печать бесконечной усталости, как вчера на Петре Михайловиче, когда он приехал за Сережей в квартиру Вадимовой тети.
– Извините, а вы не знаете, где его найти?
Дарья опять молча покачала головой и отвернулась к окну.
– Нет его? – спросила любопытная Юля у Наташи, когда подруга закрыла дверь кабинета.
– Нет. А Дарья и в самом деле какая-то расстроенная.
– Я тебе говорю, в аферу впуталась. Иначе с чего бы ей расстраиваться?
– Мало ли с чего… Может, дома не все в порядке, болеет кто-нибудь или с мужем поругалась.
– Да ладно тебе! С мужем поругалась! У нее муж подкаблучник, ты бы слышала, как она с ним разговаривает! Купи то, купи се, отдает приказы как прислуге. Я же с ней почти год в одной комнате сидела, наслышалась.
– Ну что ты, Юль! Я его сто раз видела, он раньше за ней часто заезжал. Нормальный, спокойный, на Петра чем-то похож. Совсем не подкаблучник.
– Подкаблучник, и не спорь!
Юля еще потопталась под дверью кабинета, но возможности что-то разведать про наезд налоговой не было, и подруги разошлись по рабочим местам.
Он ехал по набережной Яузы почти вплотную за грязной «Нивой». Ненависть за пережитый страх, за неопределенность будущего была настолько ослепляющей, что он почти перестал соображать. И хотя в главных его бедах сопляк в «Ниве» был не виноват, и он прекрасно это понимал, желание выплеснуть свою ненависть не давало ему оторваться от зеленой машины. Он чувствовал, что водитель давно его заметил и теперь переполнен страхом, как он сам переполнен ненавистью, и это принесло ему хоть какое-то облегчение. Он напоследок еще постарался прижаться к зеленому боку машины и, уже обогнав ее, в зеркало увидел, как та закружилась на дороге.
Проехав метров триста, он припарковался и спокойным прогулочным шагом, не позволяя себе проявить внешнюю нервозность, пошел назад.
У пробитого бетонного ограждения Яузы уже собиралась реденькая толпа. Он тоже подошел и равнодушно смотрел на торчащую из воды ставшую чистой крышу зеленой «Нивы». Такого он не ожидал и даже не знал, рад этому или нет.
Не быстро, не привлекая чужого внимания, вернулся к машине, внимательно осмотрел ее – ни одной царапины, посидел за рулем, стараясь окончательно успокоиться, и медленно тронулся, вливаясь в поток.
За Калгановой захлопнулась дверь, и Дарья отвернулась к окну.
На первом курсе Даша была влюблена в Игоря Совенко, высокого черноволосого красавца из их группы. У Игоря были необыкновенной красоты синие глаза, он играл в большой теннис, отличался исключительно правильной речью, не допускал никакого сленга, что среди студентов было явлением очень редким, и был безукоризненно вежлив. Девочек в аудиторию пропускал вперед, заболевших спрашивал о здоровье, а на институтских вечерах приглашал танцевать самых некрасивых, впрочем, не давая им повода надеяться на его повышенное внимание. Говорили, что мать у Совенко известная журналистка, а отцов великое множество. То есть биологический отец, конечно, у Игоря был один, просто мама его меняла мужей чаще, чем другие люди изношенную одежду. К институту Игорь подъезжал на дорогой иномарке, одежду носил такую, о которой другим и мечтать не приходилось, учился блестяще, а на всеобщее девчачье обожание внимания никакого не обращал.
Даша была влюблена в Игоря, на лекциях старалась сесть к нему поближе и очень страдала, видя с его стороны абсолютное равнодушие. Теперь она понимала, что ничего хорошего, обрати тогда Игорь на нее внимание, не получилось бы. На пятом курсе темноволосый красавец женился на дочери одного из руководителей какой-то мелкой политической партии, во множестве появившихся в стране к тому времени. Потом Игорь женился на еще чьей-то дочери, потом на чьей-то еще, с каждым разом поднимаясь по социальной лестнице все выше и выше, и сейчас Дарья иногда даже видела его в телевизоре.
Герку Гладышева Даша тогда совсем не замечала. Он был на полголовы ниже Игоря, ходил вечно какой-то помятый, пострижен был плохо, говорил мало и неохотно, и Даша долгое время думала, что он не москвич, а ко всем «не москвичам» она относилась тогда с некоторым снисхождением. Страдая от любви к Игорю, лекции Даша записывала плохо, и перед летней сессией поняла, что сессию эту может не сдать. Она вертела в руках свой тоненький конспект по высшей математике и косилась на толстые мятые тетради случайно оказавшегося рядом Гладышева.
– Проблемы? – неожиданно спросил тот, слегка на нее покосившись.
Дарья утвердительно кивнула, чуть не плача. Тогда он повернулся к ней и молча ждал, когда она заговорит. И неожиданно Даша поняла, что проблем у нее больше нет, потому что сидящий рядом невзрачный Гладышев решит все ее проблемы.
