– Ты не Дарий. Я ошибся. Ты моя Дашенька. Ты самая лучшая на свете.
Почему ее так раздражал тогда этот «Дарий»? Почему ее так часто все в нем раздражало? Потому что она его не любила? Да нет, она любила его, это Дарья помнила совершенно отчетливо. Любила, но коварная мыслишка, что он – не совсем то, что ей нужно, в голове все-таки присутствовала. Ей вдруг так захотелось, чтобы он назвал ее Дарием, и стало так грустно, что этого никогда не будет, что она неожиданно для себя вскочила со стула, уткнулась в родную шею и замерла. Она и забыла, как хорошо стоять с ним, обнявшись.
– Звони, Даша. – Он слегка отстранил ее и сунул ей в руки телефон.
Потом, когда она с трудом дозвонилась до Петра – почему-то телефон директора долго был выключен, когда все ему рассказала и поняла, что тот, к счастью, в Москве, а она была уверена, что он в Сочи, ей стало казаться, что все… обошлось. Что они с Петром завтра вернут деньги, и снова потечет спокойная размеренная жизнь, в которой она станет верной женой и заботливой матерью, и будет гордиться собой, счастливой и успешной, и своим мужем, надежным и верным. Она даже посочувствовала неудачливому Выдрину и поежилась, представляя, как несладко ему придется. Не производил Петр Михайлович впечатление человека, которого можно безнаказанно обманывать.
Она отлично выспалась и чувствовала себя уверенной и сосредоточенной.
Муж смотрел куда-то в сторону, на ставшее грязным от ненастной осени окно, и нужно было немедленно что-то говорить, спасать ускользающее светлое будущее, но слова не находились, и Дарья молчала, понимая, что никакого будущего у нее уже не будет.
Вадим привычно высадил Наташу у офиса, и на работу она почти не опоздала. У лифтов столпилась небольшая очередь, Калганова подошла к «своим» – Юле и недавно появившейся в фирме молоденькой Насте, непонятно чем занимающейся под руководством Марины Петровны. Обычно Настя с деловым видом сновала по коридору с какими-то листочками в руках и почему-то вызывала у Наташи острую жалость.
– Что это у тебя? – Наташа в ожидании лифта кивнула на лоточек в руках у Юли. – Пирожные?
– Хлеб. Ты посмотри только. – Подруга сунула ценник, приклеенный на лоточек, ей под нос. – Цельнозерновой называется. Семьдесят шесть рублей! Ужас! А всего-то четыре булочки.
– Ужас, – согласилась Наташа. Она ничего с собой не принесла, и теперь придется идти в столовую.
– А то вашей зарплаты на хлеб не хватает! – обиженно фыркнула Настя.
Плановику Юле, как и программистам, платили существенно больше, нежели непонятно чем занимающимся девицам вроде Насти, что вызывало обиды и бесконечные разговоры.
– На хлеб, положим, и тебе хватает. А мы свои деньги честно зарабатываем. Учись, трудись, тоже будешь много получать. – Юля за словом в карман никогда не лезла.
Настя обиженно отвернулась, и подруга спросила у Наташи:
– Ты чего вчера так рано смылась? Я в обед зашла, а тебя уже нет.
– Да так, – виновато пожала плечами та.
– Я вам очень зави-идую, – жалобно протянула Настя. – Захотели – пришли, захотели – ушли.
– Чему завидовать-то, – удивилась Юля, – здесь же не тюрьма. Выход свободный. Надоело – иди, никто тебя не держит.
– Да у меня сто-олько работы! – возмутилась Настя.
– Приходи пораньше, – посоветовала подруга. – Правильно распределяй рабочее время, а то торчишь в курилке весь день! Работы у нее много! Без тебя фирма прямо пропадет!
Наташа тихонько толкнула Юльку локтем – перестань, но тут наконец лифт их довез, и неприятный разговор окончился сам собой.
– Юль, – Наташа остановилась у двери ее комнаты, – давай твои булочки поделим. Ты же четыре все равно не съешь.
Она вспомнила вдруг, что не завтракала, и ей так захотелось мягкую булочку с крепким кофе, как будто ничего вкуснее на свете не существовало.
– Давай, – откликнулась подруга, оглядываясь, и уставилась на Наташу, вытаращив глаза. – Что это с ней?
– С кем?
– Да с Дарьей! На ней прямо лица нет.
Наташа обернулась: прошедшая мимо них Дарья входила в кабинет директора. Через распахнувшуюся дверь виднелся стол, заваленный какими-то папками, и грузный мужчина, показавшийся Наташе смутно знакомым. Петра Михайловича видно не было, но он тоже находился в кабинете, потому что оттуда невнятно доносился его голос.
– Не знаю, – Наташа чуть не ляпнула, что вчера вечером Дарья зачем-то звонила Петру, но вовремя осеклась – Юля немедленно вытянула бы из нее все остальное, а ей почему-то не хотелось, чтобы сослуживцы знали про ее вчерашние приключения. – Юль, а кто это там?
– Это дядька из налоговой, – объяснила Юля. – Странно… С чего бы это он явился?
Тут Дарья вернулась к двери, со стуком захлопнула ее, и происходящее внутри кабинета оказалось скрытым от их любопытных глаз.
Память на лица у Наташи была так себе, и, встретив человека, казавшегося знакомым, она всегда долго и мучительно вспоминала, где могла его видеть, и, как правило, не успокаивалась, пока не преуспевала в этом.
И сейчас, уже полностью погруженная в работу, она неожиданно вспомнила недавний ужин в ресторане, оставивший неприятный осадок.
В тот вечер Наташа и Виктор отмечали очередную годовщину свадьбы. Она предпочитала праздновать дома, но Виктор настоял на ресторане. Наташа еще отметила тогда про себя, что обычно бывает наоборот: женщина хочет в ресторан, а мужчина сопротивляется, а у них все как-то… не по правилам. В ресторан идти не хотелось, но она покорно накрасилась, надела новое скромное, однако вполне подходящее для вечернего торжества, купленное по французскому каталогу платье, и когда после работы встретилась с Виктором, настроение у нее, как ни странно, было приподнятым. Она улыбнулась. Ей хотелось, чтобы Витя заметил, какая она красивая и нарядная, чтобы сказал, как он ее любит и ею гордится.
– Как я тебе? – спросил он, оглядывая себя в зеркале большого холла.
– Отлично, – похвалила Наташа ладно сидящий костюм и бледно-серую рубашку, которую сама же утром и гладила.
– Ну тогда пойдем. – Он взял ее за руку и повел к столику, так и не заметив французского платья.
Это испортило ей настроение, но совсем незаметно, чуть-чуть. По-настоящему настроение у нее испортилось минут через сорок, когда Виктор, глядя куда-то в сторону, произнес:
– Знаешь, я устал. Я так намучился, когда ты болела.
Наташа промолчала. Она тоже намучилась со сломанной ногой. Наверное, не меньше, чем он.
– Я хочу отдохнуть. – Теперь он смотрел прямо на нее. – Съездить куда-нибудь.
– Витя, – отказываясь верить услышанному, уставилась на него Наташа, – ты хочешь поехать… один?
До сих пор никому из них никогда не приходило в голову отдыхать поодиночке. Наташа вообще считала, что, когда кому-то из супругов требуется «отдохнуть» от семьи, самое правильное – немедленно пойти и развестись. Семья на то и семья, чтобы вместе было лучше, чем одному.
