Они поднялись наверх. Старицкая привстала на цыпочки и долгим поцелуем впилась Анатолию в губы. Руки ее шарили по его широкой, обтянутой формой спине. Потом она отпрянула и сказала задыхающимся шепотом:
— Иди в спальню! Я принесу тебе выпить. Ты по-прежнему предпочитаешь водку?
Анатолий кивнул. Старицкая повернулась и стремительно двинулась по коридору. Ее круглые ягодицы соблазнительно перекатывались в такт шагам. Анатолий внезапно почувствовал острый приступ желания, но подавил его и, скрипнув зубами, вошел в спальню.
Сбросив несколькими уверенными движениями мундир, он повалился на кровать и стал смотреть на круглое розовое пятно от ночника, тускло светившееся на потолке.
Почти неслышно вошла Старицкая с подносом в руках. На подносе стояла бутылка водки «Смирнофф» и на тарелочке — нарезанный лимон.
— Стакан ты, конечно, забыла! — недовольно проворчал Анатолий.
— Правда! — виновато сказала она. — Я сейчас принесу! Или, если хочешь, выпей из моего бокала…
— Что за гадость ты из него пила? — поморщился Анатолий, нюхая пустой бокал. — Ну, ладно! Давай, за все хорошее! — Он налил почти полный бокал водки и выпил залпом, закрыв глаза, точно испытывая невыразимое блаженство.
Потом, понюхав дольку лимона, поднял взгляд на Любовь Ивановну и улыбнулся:
— Лекарство от всех бед, а? — проговорил он с намеком.
— Кроме любви, — прошептала Старицкая и прошлась горячей ладонью по обнаженной груди гостя.
Усмешка его сменилась возбужденным хищным оскалом. Безжалостно сжав женщину в объятиях, Анатолий рывком притянул ее к себе и впился губами в напрягшийся розовый сосок. Любовь Ивановна страстно вскрикнула и застонала. Любовники перекатились на кровати, освобождаясь от остатков одежды. Стискивая до боли плечи партнерши и испытывая от этого особенно острое наслаждение, Анатолий опрокинул женщину на спину и с негромким звериным рыком вошел в нее. Извиваясь и содрогаясь в конвульсиях, она закричала, словно от невыносимой муки, и продолжала кричать, пока все не кончилось.
Потом они расслабленно лежали на постели, лицами обратясь к потолку, и молчали. Любовь Ивановна боялась нарушить словами хрупкую оболочку блаженства и покоя, охвативших ее, а Анатолий думал о чем-то своем, хмурясь и морща лоб. Наконец он рывком сел на постели и сказал:
— Ну, теперь самое время еще по чуть-чуть, и я побежал!
Старицкая встревоженно приподнялась на локте и разочарованно посмотрела на мужчину.
— Ты уходишь? — с упреком сказала она.
— Дела, милая! — небрежно ответил Анатолий, протягивая руку за бутылкой. — Мне еще с базы добычу вывезти надо. Два грузовика раздобыл. Сегодня ночью ребята погрузят, а завтра по твоим точкам развезем, как договорились.
Любовь Ивановна почувствовала, как по сердцу ее порхнул неприятный холодок. Она позволила себе расслабиться и на минуту забыла обо всем, но ее тут же вернули на землю.
— Зачем тебе эта добыча? — простонала она. — Так рисковать ради какой-то водки! — Она запнулась. — Брать на душу грех… Я не понимаю!
Анатолий презрительно покосился на нее.
— Так, милая, не у всех такие хоромы, как у тебя… Или, скажем, у нашего дорогого мэра… — сказал он. — А я бы не отказался так пожить… Но пока не получается…
— Тебе стоило бы только захотеть, — низким голосом проговорила Старицкая, пронзительно взглядывая на Анатолия.
— Ну, нет! — покачал он головой. — Чтобы я держался за бабью юбку?! Лучше уж тогда я вас с Гудковым на счетчик поставлю! — и он захохотал, увидев, как она побледнела. — Ну, ну, шучу! Вы мне на черный день нужны… Деньги я себе сам заработаю! — Он выпил водки и заел лимоном. — Ты говоришь, водка… Ну, облажались один раз, что поделаешь. Обмишурились… Зато в других случаях порошок взяли. А что водка… Водка — тоже неплохо. Когда ее много… Только учти, Люба, мне ее срочно по магазинам раскидать нужно. Этот сучий следак нащупал нас, понимаешь? Может быть, он никому не сказал… Но знаешь, береженого бог бережет!
— Этого… этого человека вы убили? — дрогнувшим голосом произнесла Старицкая.
— Ну, убили! Не мы его, так он нас! Это честная борьба, — ответил Анатолий.
— Кстати, Гудков категорически запретил тебе сейчас «шевелиться», — сообщила Старицкая, щелкая зажигалкой и раскуривая сигарету. — Он хочет спокойно завершить выборы…
— Я знаю, чего он хочет, — спокойно ответил Анатолий. — Я тоже хочу спокойно спать. Поэтому завтра утром я привезу тебе водку.
— Гудков категорически против, — бесстрастно произнесла Старицкая, глядя в синее окно.
— Плевать я на него хотел! Так и передай ему! — объявил Анатолий. — Мне лучше знать, когда собирать и когда разбрасывать камни, — он снова засмеялся. — Передай ему, что у меня нюх звериный. Ко мне близко не подойдешь! Что же твой Гудков не побоялся попросить меня заткнуть рот редактору? Он поинтересовался, по вкусу ли мне это? Между прочим, ребятам западло метелить по подъездам очкариков! Они вам не шпана какая-то!
— Гудков полагает, что все мы — одна команда, — объяснила Старицкая. — Тебе ведь не хочется, чтобы в городе поменялось все начальство? И, кстати, на мой взгляд, избить — гораздо гуманнее, чем убить! У следователя осталась семья — ютятся в какой-то трущобе…
— Пусть твой мэр презентует им квартиру! — ухмыльнулся Анатолий. — Это ему зачтется. И не только на небесах.
Он уже был полностью одет — милицейский мундир сидел на его крепкой фигуре ладно и даже щеголевато. Стоя напротив обнаженной любовницы, Анатолий задумчиво улыбнулся, подбрасывая на ладони табельный «ПМ». Неожиданно он щелкнул предохранителем, сжал пистолет в ладони, поднял его и нацелился Старицкой прямо в лоб. Палец его нежно коснулся спускового крючка.
У Любови Ивановны все поплыло перед глазами — розовое пятнышко ночника, улыбка Анатолия, черная точка пистолетного дула. Бокал выпал из ее руки и разлетелся вдребезги.
— Пиф-паф! — весело сказал Анатолий и убрал пистолет в карман.
Тело Старицкой обмякло. Ее била мелкая дрожь. Анатолий снисходительно посмотрел на нее и сделал несколько глотков водки прямо из горлышка.
— Оденься и проводи! — приказал он твердо. — И завтра подготовь все, чтобы ребята разгрузились без проблем.
Он повернулся и вышел из комнаты. Любовь Ивановна отчего-то постеснялась надевать на себя пеньюар. Платье показалось ей в данной ситуации более уместным. Извиваясь всем телом, она торопливо втиснулась в него и бросилась вдогонку за своим гостем.
Он уже стоял в холле и, сопя, застегивал на себе ремни. Пистолет покоился в кобуре и казался теперь совсем нестрашным. Скрестив на полной груди руки, Любовь Ивановна наблюдала за сборами своего любовника со смешанным чувством обиды и надежды. Слова прощания дались ей с необыкновенным трудом.
— Заходи, когда захочешь, — проговорила она с бледной улыбкой. — Моя дверь для тебя всегда открыта…
