Не правда ли, даже ее «ш-ш» звучало по-шотландски? Ева стояла у раскрытого окна. Она по-прежнему видела только крышу машины, но не видела, спит девушка или нет, и вообще, там ли она.
Почему девушка решила встряхнуть Еву за плечи? Она не знает, честное слово.
Можно еще раз, что там за история о краях, откуда, по ее словам, происходит Амбер Макдоналд? Ева не запомнила. Есть какая-то легенда, или песня, что-то такое — о битве и некоем шотландском роде.
Что знала Ева о Шотландии? Мать Евы любила сидеть на коврике перед электрокамином в гостиной их дома в Велвин Гарден Сити и слушать большой прямоугольный проигрыватель. Пели всегда мужчины. Из текста выходило, словно они давным-давно погибли — причем романтической смертью, приняв ее от любви или от горя, за то, ради чего не жаль погибнуть.
Какие они были, эти суровые красивые песни? Когда они звучали, глаза ее матери наполнялись слезами.
Сколько лет было Еве? Она еще в школу не ходила. Одна песня называлась «Черный остров». Хотя свет от камина был довольно яркий, по углам комнаты украдкой змеилась темнота. Четырехлетняя Ева видела ее. По воскресеньям мать редко готовила ужин, обычно она делала тосты, и они с Евой ели их в уютной атмосфере, молча, слушая по радио двадцатку лучших хитов. До сих пор, думая о счастье, Ева представляет именно это: вкус тоста с джемом, ранние сумерки, радиоприемник на столе. Играет «Если ты сейчас уйдешь», хит группы «Чикаго». Он был наверху чартов. Хотя хронологически гораздо позже. Ева была уже подростком. Скоро Ева будет каждый день возвращаться домой к больной матери, не встающей с постели.
Это будет летом или зимой? Бывало, дни стояли длинные, бывало короткие.
И что она делала каждый день в четыре двадцать по приходе домой? Ева бросала свою сумку у столика с телефоном, шла на кухню, опускала в кружку пакетик, заваривала чай и поднималась наверх, прямо в школьной форме. Голова матери казалась такой маленькой на фоне белых волн постели. Это ты, красотуля?
Так принято обращаться ко всем в Шотландии?«Это ты,…?» Да, это я. Потом маму увезли в больницу, и там она умерла. Врачи сказали, от болезни сердца. Еве было пятнадцать лет. У ее отца был бизнес в Штатах; у него там была другая семья. После смерти матери он ненадолго приехал к Еве. Они собрали все мамины вещи и раздали по соседям и магазинам секонд-хенд. Спокойно, говорила себе повзрослевшая Ева, укладывая пластинки с шотландской музыкой в картонные коробки, набитые свитерами. Надо же! Пластинка, даже в конверте, была не намного толще, чем кусочек плавленого сыра в упаковке. На обложке одной из них была изображена вершина горы с шапкой снега. Ничего, это просто снег в горах, уговаривала она себя, всовывая пластинку между стенкой коробки и чужой, аккуратно сложенной одеждой. Просто двухмерная картинка местности, которую я никогда не видела. Тихо, спокойно. Сейчас, почти тридцать лет и зим спустя, Ева, стоя у окна, едва сдерживает слезы, думая о себе тогдашней. Она, пятнадцатилетняя, все в том же школьном пуловерчике, глядит на нее сегодняшнюю исподлобья — холодно, дерзко, в глазах ни слезинки. Плюнь, говорит она. Как будто чье-то детство может служить оправданием. Не вини себя, ты не виновата. Она подняла со стола приемник, взявшись за ручку, и со всей силы швырнула об пол. Задняя стенка отвалилась, детали разлетелись по комнате. Ё-моё, когда ж ты вырастешь, фыркнула Ева-15 на Еву-42.
Когда она в последний раз так фыркала? На похоронах мамы, при словах, что, мол, есть Господь, который якобы, если помолиться, на что-то для кого-то разорится. Еще на отца, который пригласил ее на первоклассный обед в лондонский ресторан — в качестве «прощального подарка» перед отлетом в штат Нью — Йорк. И снова на отца, когда, лакомясь креветочным коктейлем, он предложил ей приезжать погостить на лето в «новой семье». Через месяц ей исполнялось шестнадцать. И она фыркнула. Уже через месяц она сможет делать все по-своему! (Редчайший период в жизни, когда она могла себе это позволить.)
А еще когда? Когда Адам сообщил ей, что хочет развестись с ней и жениться на «Соне, менеджере из фонда», куда он недавно обратился с целью обзавестись «текущим счетом совместного пользования» для них с Евой.
Это розыгрыш? Его правда звали Адам? Ева не захотела отвечать на этот вопрос.
Что однажды сделала Ева, находясь в кабинете Майкла на факультете, где поджидала его с совещания, когда впервые заметила, что, вся площадь стен, даже кусочки между книжными полками покрыты мозаикой из почтовых открыток, их были сотни, без преувеличения — репродукции шедевров живописи, плакатов к фильмам, знаменитых снимков, известных достопримечательностей, пляжей, кошек, свернувшихся клубком на греческом солнце, французские монастыри, пингвины и т. д. в забавных позах, писатели, певцы, кинозвезды, исторические персонажи, — и подумала, что, возможно, все они — от девиц, которых он тут трахал, — пардон, с которыми занимался любовью? Одна из открыток оторвалась и упала на пол, прямо перед ней. Ева присела, подняла ее и перевернула. Картинка: цветной набросок двух старинных поездов. На обороте: вульгарное послание от девчонки которая писала «фрейдистский» как «фрейдийский», называла себя майкловым «ягуаром» и обожала восклицательные знаки. Спокойно, Ева. Зачеркнуто. P. S. А тебе — отдыха на отлично!!!Спокойно, Ева, спокойно. Ева ждала своего мужа Майкла в его кабинете в университете, где тот занимал престижную должность на филологическом факультете.
Потому что кем была Ева? Ева — это дом, сад, образцовая семья и еще, самое главное, талантливая журналистка, чья карьера шла неплохо, хотя немного буксовала, но денег становилось больше, и уверенности — тоже.
А что было зачеркнуто? Неясно, открытка была слишком тонкая, да и довольно старая, судя по дате. ПРОСЬБА БРОСАТЬ В КОРЗИНУ ДЛЯ БУМАГ ТОЛЬКО НЕНУЖНЫЕ БУМАГИ. Она вставила открытку обратно на отведенное ей местечко. Снова посмотрела на стену. Открытки, открытки, открытки. Она внимательно осмотрела другие стены. Везде открытки… Тут Ева еще раз попробовала — правда, отойдя подальше от спящего Майкла (тихонько-тихонько), — ура, фыркать она не разучилась, у нее получилось точь-в-точь как у Амбер, там, в саду.
Что еще втайне понравилось Еве в поведении этой девицы? Как она сказала про Магнуса: я захожу в ванную, а он вешаться собрался. Она далеко не дура, девица-то, глаз у нее острый, да и язык тоже — так ёмко описать невыносимый период подростковых закидонов.
Говорят, порой совершенно чужой человек помогает членам семьи осознать, что они — семья? Магнус пожелал всем спокойной ночи — совсем как прежде. Астрид поцеловала маму на ночь. Майкл тоже чмокнул Еву, между лопаток. И перед тем, как он сунул голову под подушку, они весьма активно занимались сексом. И тут в размышления Евы прокралась жуткая, невозможная мысль.
Что, если девица сказала правду?
Что, если она действительно не знакома с Майклом? Что, если Ева весь вечер возводила на девушку напраслину — да и на Майкла, так трогательно сопящего под своей набитой гусиным пухом подушкой? О Боже. О Господи. Ева как вкопанная застыла у окна. О Боже.
