— Три недели, — сообщила я.
— О! — он поднял вверх указательный палец, — три недели, а снегурочка уже здесь.
Похоже, моего собеседника потихоньку начало разбирать, потому как он перестал мерзнуть, и глаза его наполнялись теплотой и тоской. Опустившись на каменные ступеньки, он обхватил согнутые ноги руками, положил подбородок на колени и жалостливо посмотрел на меня.
— Дохнем мы, снегурочка, один за другим. И никому до нас дела нет.
— Отчего дохнете-то? — спросила я, усаживаясь на ту же каменную ступеньку рядышком.
— Ну как от чего? — неожиданно он снял шапку и стал яростно чесаться, после чего я поспешила подняться и отойти от него подальше. Похоже, дядю доставали вши.
— От водки, все от водки.
— А что пьете?
Он посмотрел сквозь меня в бесконечность, затем вернулся к действительности и пожал плечами.
— Недавно появилась родимая, «Третий Рим» называется. Как одеколон. А какой раньше продавали одеколон, это же сказка! Сейчас такого уже не делают. Все норовят подмешать какую-нибудь гадость, которая блевоту вызывает. А кому блевать-то хочется? Приходится тратиться или на «Третий Рим» за двадцать два восемьдесят за пол-литру, или же на «Гошу» за двадцать три шестьдесят. Вот и перебиваемся: с «Третьего Рима» на «Гошу» и обратно.
— И сколько же надо тебе… Кстати, как звать-то?
— Николай Фомич, — представился мой собеседник.
— А я Юля.
— Ю-ю-юля, — протянул он, при этом его лицо расплылось в улыбке.
— Так сколько, Николай Фомич, тебе надо «Третьего Рима», чтобы накрыло?
Сама я не сомневалась в том, что сейчас будет названа доза, которой достаточно для того, чтобы свалить с ног не только человека, но и слона. Похоже, мой вопрос застал его врасплох, и он, сидя на ступеньках подъезда, поднял голову вверх к потолку, украшенному многочисленными закопченными пятнами от сгоревших спичек.
— Ну, Юленька, я на этот вопрос не могу ответить вот уже несколько лет. Денег не хватает. Несчастный я человек. Забывался, было такое, но вот чтобы… А, — махнул он рукой, — нет в жизни счастья.
Тем не менее я не отступала от начатой темы.
— А ваши? У вас кто-то из знакомых умер?
— Да, — согласился он, — и не один. Раньше приходили в «Родник», а теперь вот…
Он цыкнул сквозь зубы и плевок упал на грязный пол.
— Были мужички. Санек одноглазый, да Вовчик. Были, а теперь нету. Выпили — и на тот свет.
— Вы пили вместе с ними?
— Чтоб я с ними? Да нет, они все жмотами были всю жизнь, мать их… Чтоб я с ними… У меня и на себя-то не хватало.
Похоже, жмотом был как раз Николай Фомич, но это сейчас было не самое главное.
— И по скольку же они, по-вашему, выпили перед тем, как умереть?
— Копыта, копыта отбросить, — поправил он меня. — Для того, чтобы одноглазый Санек отбросил копыта, — при этом он снова многозначительно поднял грязный указательный палец вверх, — ему надо было столько спирту, сколько за день продает самый крупный магазин в Москве. О!
— Так, может быть, он умер-то не от некачественной водки, а от того, что пил много?
— Одноглазому Саньку было тридцать лет, и он был здоровенный алкаш. Не надо говорить ерунды. Вовчик — тот да, тот бы сдох, его от сигареты тошнило, от запаха водки мутило. Но для того, чтобы считать себя настоящим мужиком, он подвергал себя истязаниям каждый день. Наш был человек. Так вот, о чем я? Одноглазый с Вовчиком окочурились, сидя у одноглазого дома и выпивая благородного «Гошу», хотя могли купить и «Третий Рим». Между прочим, шиковали, потому как на восемьдесят копеечек купили себе водку подороже. Хотели, видать, что-то отметить.
— Ну а причину смерти установили официально?
— По тому, что мужики говорят, никто, моя дорогая Юленька, ничего не устанавливал. Да кто нашего брата вскрывать-то будет? Кому мы нужны? Рассказывают только, на столе у них нашли аккурат три бутылочки, одну допить не успели. А нашел их Золотозубый, он ту бутылочку-то и допил, сволочь, на халяву. Они еще до конца не остыли, а он их водочку выпил.
— И?
К тому моменту, когда я попросила его продолжить, в его глазах уже стоял густой туман. Николай Фомич сидел только благодаря тому, что он одной рукой держался за перила. Если бы он сейчас отпустил опору, то наверняка повалился бы.
— Ну вот такие дела, Юленька. Дай мне бутылочку, Николай Фомич хочет выпить.
Я смотрела на него и чувствовала, как жалость забирается ко мне в сердце.
— Где ты живешь? — спросила я. Он улыбнулся, и я увидела, что у Николая Фомича отсутствует верхний левый клык.
— Этажом выше, — сообщил он, — только туда ходить не надо. Там жена. Злая.
"С чего ж ей быть доброй, если ты все деньги пропиваешь?»
— А ну-ка, пойдем.
— Куда? В трезвяк? — уже заплетающимся языком поинтересовался он. — Лучше я к Люське. Ладно, Юля? Я к Люське. Она меня уже, наверное, матюками покрыла. Слышала когда-нибудь, как моя Люська матерится? Вот, и я не слышал. Все про себя, все про себя, нет чтобы хоть раз мужу в лицо сказать, что, мол, пьяница ты, мать твою разэдак… Он с шипением втянул воздух и замер.
— Номер квартиры? — потребовала я.
— Что? — не понял он, глядя мимо меня в пустоту.
Я схватила его за пальто и рывком подняла.
— Номер квартиры?!
Он смотрел мимо меня на подоконник, где стояла бутылка.
— Номер квартиры?! — третий раз выкрикнула я.
— Двадцать четыре, — ответил он, стараясь высвободиться от меня.
— Пошли.
— А как же бутылка?
Мне пришлось приложить все свои силы для того, чтобы доставить этого пьяньчужку к квартире. На звонок вышла толстуха в давно не стиранном халате и рывком втащила суженого на свою территорию.
— Спасибо, — бросила буднично она, видимо, привыкнув к подобным доставкам, и хотела было уже закрыть дверь, но я не дала ей этого сделать.
— Мне с вами надо поговорить.
Она долго смотрела на меня и, казалось, не могла понять, что эта хрупкая девушка здесь делает.
— Что вам надо? — раздраженно спросила она. — Вы из милиции?
— Нет, — ответила я, и дверь тут же захлопнулась перед моим носом.
Позвонила снова. Люся вышла в коридор, уперев руки в боки. Я была уверена, что сейчас поднимется крик.
— Как мне найти Золотозубого?
— Это приятеля Коленьки? — морда хозяйки квартиры скривилась в отвратительной гримасе.
