Стасик бродил по городу Лос-Анджелесу. Большая деревня. Без машины никуда. А машина у детей.
Лос-Анджелес, судя по названию, – мексиканский город. С мексиканским климатом.
Если здесь жить и работать, если здесь любовь, дело и дети, то можно жить везде. А если здесь только твое тело, при этом далеко не новое, то время тянется медленно.
Стасик просыпался от шагов.
Вот мягкие, шаркающие – это Марина собирается на работу.
Вот босые, торопливые, тукаяющие пяточками – это Алеша устремился в университет.
Стасик открывает глаза. Алеша замер против окна и смотрит в сад. Что-то увидел, может, птицу. Может, созревший гранат, а может, игру света на листьях.
Сад подступил к самому дому. Если открыть стеклянную дверь, можно выйти в сад босиком. Здесь нет зимы. Вместо зимы время дождей. А сейчас время солнца.
Стасик смотрит на своего младшего сына. Он стоит в ночной рубашке и похож на отрока, ученика Андрея Рублева, например. Или на сына Анны Карениной, только постарше. Он стоит, слегка скособочившись, одно плечо ниже другого. Солнце пронизывает комнату золотыми дрожащими лучами и пронизывает Алешины уши. Он соткан из солнца, его нечаянный мальчик. О! Как он его любит… Как он прячет эту любовь, буквально глотает ее в себя, как таблетку, чтобы никто не заметил. И эта таблетка любви задерживает его на земле. Хочется жить, потому что есть для кого.
В глубине дома – топот маленького стада. Это проснулись дети.
Через полчаса все успокаивается. Все разбежались по своим точкам. Тогда старик Стасик медленно встает. Он никому уже не мешает, никто на него не натыкается.
Клава варит ему кофе и спрашивает: «Три-два?» Это значит три ложки кофе и две сахара. Она знает, что «три-два», но все равно спрашивает.
Клава – кусочек Москвы, и ему это приятно. Она делает Стасику сырники, хотя Марина против сырников. Калорийно, там мука и яйца. Надо есть просто творог.
Просто творогом Стасик не наедается. Сырники лучше. К тому же Марины нет дома. Клава добавляет изюм, ванильный сахар. Песня…
Все хорошо. Лучше не надо. Но уже тянет домой.
– Надо собираться, – говорит Стасик.
– А чего тебе не хватает? – удивляется Клава. – Дети рядом. Дом полная чаша.
– Это их жизнь.
– Понятное дело, – соглашается Клава.
Здесь их молодая жизнь. А его жизнь в Москве. Там его прошлая слава, там русский язык, там Корявая Лида, которая спросит: «Можно я с тобой посижу?» Там стоит его письменный стол. Он сядет за него и будет работать, даже если это никому не нужно.
Вай нот?
киносценарий для «Узбекфильма»
Эта история произошла с моей подругой тридцать лет назад. Сейчас она крупный ученый, нейрофизиолог. Впереди планеты всей. А тогда только начинала свою деятельность в далеком Ташкенте.
Представьте себе, все так и было. Ну, может быть, немножечко по-другому…
Собаке по кличке Бой делали энцефалограмму. Профессор Азиза Усманова нажимала на кнопки прибора. Шла лента с информацией. Азиза внимательно изучала показания.
Бой в специальном шлеме с преданностью смотрел на свою хозяйку в белом халате. Он болтал хвостом, как маятником, и улыбался. По всему было заметно, что Бой пребывал в прекрасном расположении духа.
– Молодец, Бой! – похвалила Азиза и выключила прибор. – Ты – настоящий товарищ!
В кабинет заглянула секретарша и сообщила:
– Пришли!
Иностранцы, переводчица и представители института уже сидели за длинным столом кабинета директора.
– Азиза Усманова! – представил Рустам вошедшую Азизу. – Профессор-нейрофизиолог, создатель современной информационной теории эмоций.
Переводчица перевела.
Иностранцы с большим уважением посмотрели на Азизу.
– Госпожи Марианна Хансен и Хелла Деальгард, представители феминистического движения Швеции, – познакомила переводчица.
Азиза кивнула. Села за стол против шведок. Наступила пауза – когда непонятно, о чем надо говорить.
– Давайте скорее. Время теряем, – поторопил директор.
– Переводить? – спросила переводчица.
– Наша задача доказать, что женщина может подняться на те же высоты, что и мужчина, – заговорила пожилая госпожа Хансен. – В вашей стране я встретила очень много просто феноменальных женщин. Сейчас в Европе появился новый тип деловой женщины, который не менее сексуален. Вот вы… простите, как ваше имя…
– Усманова, – подсказал Рустам.
– Не вмешивайся, – попросил директор.
– Госпожа Усманова… вы очень красивая женщина, и это не мешает быть вам большим ученым.
– Не мешает, – подтвердил Рустам, оглянувшись на директора. – Я поддерживаю беседу… – оправдался он.
– Наше феминистическое движение сделало большие успехи, – продолжала госпожа Хансен. – Мы добились того, что с ребенком сидит дома тот член семьи, который меньше зарабатывает. Если жена зарабатывает больше, чем муж, то муж сидит с ребенком и жена ходит на работу.
– А кормит кто? – спросил Рустам.
– Тот, кто сидит дома. У вас есть дети?
– Да, – кивнула Азиза.
– Сколько?
– Один. Одна…
– А муж?
– Тоже один.
– А кто ведет хозяйство?
Азиза думает.
– Я.
– А что делает муж?
В этот момент муж Азизы Тимур Усманов стирал в ванной комнате свои носки, терзая их в руках. Потом он их выкрутил и выкрученными повесил сушить.
В кухне что-то зашипело. Тимур выбежал из ванной. Это из кастрюли убегал суп.
Азиза в это время давала интервью.
– Переведите, что у них интеллектуальный брак, основанный на взаимном уважении, – подсказал директор переводчице.
Переводчица перевела. Госпожа Хансен одобрительно кивнула.
– Простите, а чем вы занимаетесь? – спросила Хелла.
– Я исследую молекулу радости. При каких условиях она синтезируется в мозгу. Ее химическую структуру.
– А какая сверхзадача?
– Сделать счастливым все человечество.
– О! Значит, мы занимаемся одним и тем же! – воскликнула госпожа Хансен.
Директор незаметно посмотрел на часы и вздохнул. Тоже незаметно.
Древняя площадь Регистан.
Верблюд Люша в красивой попоне покорно опустился на колени. На верблюда посадили госпожу Хансен. Верблюд поднялся. Все встали рядом. Сфотографировались. Потом стали снимать госпожу.
