– Почему? – не понял Алеша.
– Потому что он маленький, а я большой.
– Да?
– Ну конечно.
– А я могу его побить?
– Вряд ли. Он сильнее тебя. И нахальнее. Не связывайся.
– Да?
– Ну конечно. Есть люди, с которыми не надо связываться.
– Тогда он подумает, что он победил.
– Пусть думает, что хочет. Ты его забудь. Для него это самое обидное.
– Что именно?
– То, что ты его забудешь…
Алеша задумался. Стасик смотрел на его тонкое фарфоровое личико и подумал: он возьмет сына к себе. Он его вырастит, воспитает и поставит на крыло. Это единственное, что он может сделать для Лары. Ты так, а я так…
Лида оказалась корявая не только внешне, но и внутренне. Она невзлюбила Алешу. У нее были свои причины. Первая: Алеша – плод предательства. Второе: этот ребенок вылез из чужого презираемого лона. В-третьих, он был как две капли похож на Профурсетку. Плебей.
Лида не желала находиться с этим бастардом (незаконнорожденным) в одном пространстве. Она постоянно требовала: «Иди в свою комнату и закрой дверь».
Алеша сидел в своей комнате тихо, как мышь, и не высовывался. Смотрел телевизор.
Клава, как ни странно, расположилась к ребенку, ходила с ним гулять. Водила в цирк и зоопарк. Алеша ее спрашивал:
– Ты в состоянии крепко стоять?
– А что? – не понимала Клава.
– Я сделаю тебе подсечку. Как ниндзя.
– А кто это?
Клава не знала, кто такие ниндзя. Серая женщина.
Лида не понимала Клаву:
– Как ты можешь любить врага?
– Какой он враг? Это же ребенок. И, в конце концов, он сын твоего мужа. Он на него похож.
Клава вонзала палец в раскаленную рану. Как она не понимала такие простые, такие очевидные вещи?
– Ты дура или притворяешься? – интересовалась Лида.
– Этот ребенок – сирота. Даже если бы я нашла его на улице, я бы его любила. А тем более – родная кровь.
– О господи! Да если бы я нашла его на улице, я бы тоже его любила. Но это – выблядок, понимаешь? Из чужой дырки.
– И что, он от этого хуже?
Сестры ссорились. Не разговаривали по три дня. Алеша боялся Лиду и за столом сидел тихо. Спрашивал у отца:
– Можно я возьму еще кусочек хлеба?
У Стасика обрывалось сердце.
– Бери сколько хочешь…
Лида распределяла еду неравноценно. Лучший кусок – Стасику, потом – себе, худший – наименее вкусный и самый маленький – Алеше.
Стасик видел это. Не делал Лиде замечания. Просто брал свою тарелку и ставил перед Алешей. А себе забирал его тарелку.
Лида кидала вилку, с грохотом отодвигала стул и уходила из комнаты.
Каждый вечер Стасик лично укладывал Алешу спать. Подтыкал одеяло подо все дырочки. Рассказывал сказку. Все, которые он знал, – кончились, приходилось сочинять на ходу. И он сочинял.
Алеша слушал. Однажды спросил:
– А мама больше не придет?
– Нет. Ее забрал боженька.
– Почему?
– Потому что она хорошая. А ему нужны хорошие люди.
– Но ведь мне она тоже нужна.
– Она тебя видит. Она нас не бросила.
Алеша молчал. К ушам сползали слезы.
Стасик вытирал своей крупной ладонью его мордочку.
– Не плачь…
– Когда я плачу, я потом крепче сплю.
После слез лучше спится.
Стасик целовал его и уходил к себе. Думал: «Вот, уже знает. С таких лет…»
Пришли девяностые годы. В стране происходили большие перемены.
Друзья звонили, спрашивали Стасика: «Как ты себя чувствуешь? Как живешь?»
Он отвечал: «Спасибо, нормально». А он себя не чувствовал. И не жил. Просто существовал.
Великий кинематограф тоталитарного государства исчез. Национальной идеей стали деньги. Миллион долларов – вот идея и мечта.
Большая государственная киноимперия раздробилась на частные киностудии. Возникло слово «продюсер».
Продюсерское кино не может быть произведением искусства. Для продюсера главное прибыль. Все подчинено прибыли.
Снимать стали все: мох, и трава, и Акулька крива. Были бы деньги. Станислав Костин не котировался в современном кино. Ему было уже под семьдесят. Пенсионер.
Талант от возраста не зависит, но тема зависит от возраста. Какая тема у пенсионеров? «Как молоды мы были, как верили в себя». Нафталин. Кому это надо?
Сейчас в ходу то, что всегда в ходу: секс, молодость, красота. А также убийства, кровь – это всегда возбуждает, играет на нервах, как на гитаре, и такая адская гитара выдает соответствующую музыку.
Ковыряться в себе, искать смысл жизни, разводить достоевщину – не модно. Модно – побеждать. Как в Америке.
В моду вошли сериалы. Для домохозяек. Население отвлекают и оглупляют.
Стасик не хотел бурчать как старый пень. Все равно никто не будет слушать. Стасик вспоминал, как однажды в молодые годы он приехал на кинофестиваль и увидел там звезду немого кино. Гость фестиваля. Это была старуха килограммов на сто пятьдесят. На ней было вязаное платье, а под платьем – розовое белье, которое интимно просвечивало сквозь вязку. Стасик смотрел на эту женщину и спрашивал себя: «Чего она приперлась? Сидела бы дома, варила варенье…»
Звезда немого кино важно восседала за всякими столами. Она не забыла о том, что была красавица, была возлюблена прекрасными мужами. Ей казалось, что и сейчас все по-прежнему. Ничего не изменилось.
Стасик не хотел быть смешон. И вообще не хотел ничего и никого. Лары нет, и все померкло. Она тешила его мужское самолюбие. С ней он был мачо, лось, самец, гений, красавец. А сейчас… просто старик, и до смерти четыре шага.
Стасик купил в квартиру три телевизора, в каждую комнату по телевизору. Можно вечерами сидеть в одиночестве и ни с кем не встречаться.
Стасик скучал по Ларе. Радовался, когда видел ее во сне, но она приходила редко.
В последний раз он увидел ее среди землетрясения. Падали дома, разверзалась земля. Он помчался к Ларе, чтобы спасти. Схватил ее за руку, они побежали вместе.
Лара сказала: «Мне надо уходить».
Стасик не хотел, чтобы она уходила. Он взял прядь ее волос и связал со своей прядью. Во сне у них обоих были длинные волосы. Но разве волосы держат? Лара улыбнулась снисходительно и растворилась, исчезла. Он остался один и все вглядывался: где?.. куда?.. А вокруг все рушилось, на голову летели панели блочных домов…
