– Ты меня любишь? – прямо спросила Лара.
– Это ничего не решает. Любовь – это не слова, это поступки. А поступка не будет.
– Но почему?
– Потому.
– Это не объяснение.
– Другого не будет.
– Значит, все?
Стасик молчал.
Лара повернулась и пошла. Стасику показалось, что это душа уходит от его тела. Удаляется. И сейчас исчезнет.
– Лара! – позвал он.
Она продолжала идти.
Он побежал следом, догнал, схватил за руку.
Она плакала молча.
– Лара, послушай…
– Ты все сказал, я все поняла. Я больше не буду стоять возле телефона и ждать звонка.
– Лара, ты должна меня понять. Я все время боюсь твою маму. Мне кажется, она позвонит и скажет: «Вы мерзавец. Я не позволю вам пользоваться моей дочерью, как дворовой девкой».
– Что за ерунда. При чем тут мама?
– Но ведь она знает о моем существовании…
– Ты дрожишь, – заметила Лара. – Ты замерз?
– Я давно замерз.
– Хочешь, зайдем ко мне. У меня сегодня жареная картошка с грибами. Простимся по-человечески.
– Я не пойду.
– Да не бойся. Просто так посидим.
Остановили такси. Доехали очень быстро.
Лара промыла соленые грибы в проточной воде, а потом поджарила их с лучком и картошкой. Кухня наполнилась восхитительными запахами. Стасик ел прямо со сковороды. Он ел вдохновенно, как если бы слушал хорошую музыку.
Лара смотрела на него, подперев по-бабьи щеку ладошкой. Стасику хотелось ее прижать, согреть. Стасик потянулся к ней руками, лицом, всем своим существом.
– Не надо, – грустно сказала Лара.
– Спать не будем, просто так полежим, – пообещал Стасик.
Они легли и какое-то время лежали просто так. У обоих было чувство, что после кораблекрушения их вынесло на берег. Под телом твердь. В легкие втекает свежий воздух, впереди жизнь, много-много дней, и какие бы они ни были – это все равно жизнь.
– Стах, – проговорила Лара.
– Так меня никто не звал… Красиво.
– Лучше, чем Стасик-тазик.
– Лучше.
Надо было вставать и идти домой, но не было ни сил, ни желания. И он остался на всю ночь. Успел подумать, что не позвонил Лиде и ничего не наврал. Но не хотелось звонить и врать. Не хотелось засорять пространство ложью. Хотелось дышать Ларой, правдой и любовью. И никаких примесей.
– Знаешь, какая у меня фамилия?
– Костин, – сказала Лара.
– Борщ.
– Что борщ? – не поняла Лара.
– Фамилия. Я пришел в редакцию, а редакторша говорит: «Вам надо взять псевдоним». Я удивился: какой еще псевдоним? А она: «У вас есть дети?» – «Сын. Костик». – «Вот и хорошо. Будете Костин. Станислав Костин. Борщ – это не серьезно». Я так и напечатался. А потом привык.
– Тебе идет, – сказала Лара. – Костин лучше, чем Борщ. Ты же не украинское блюдо.
Стасик не ответил. Желание захлестывало их, как волной. Противостоять было невозможно, да и бессмысленно.
Волной любви их снова смыло в океан, и главное счастье состояло в том, что никуда не надо торопиться. Так было, так есть, так будет. Как вселенная.
Две недели Лара выжидала. Надеялась, что Стасик передумает и вернется к ней в любом качестве. Не отрекаются, любя, как поется в песне. Но, оказывается, отрекаются, и еще как.
Стасик снова пропал. Лара не могла понять: как можно испытывать и демонстрировать такую страсть, а потом исчезнуть с концами. Был и нет. Как корова языком слизала.
Лара больше не стала его искать. Терпела. Решила начать новую жизнь и даже пошла в парикмахерскую, покрасила волосы на тон светлее.
Она сидела в парикмахерском кресле перед большим зеркалом, когда вдруг почувствовала дурноту и увидела в зеркале свое лицо – белое как стена. Заключительный аккорд любви – беременность. Как обычно. Но для Лары это было необычно. Первая беременность. И она решила ее сохранить, оставить ребенка. Бог послал – надо брать и благодарить. Спасибо тебе, Господи. Спасибо тебе, Стах…
Мама Лары, Ольга Степановна, узнав новость, спросила:
– А кто отец?
– Первый встречный, – сказала Лара.
– Артист?
– Вроде того.
– А где ты его зачала, в кулисах?
– Какая тебе разница? – спросил отец Лары. – Это твой внук, и остальное не имеет значения.
– Что значит – какая разница?
Брови Ольги Степановны зловеще выгнулись. Надвигался ураган «Оскар». В Америке всем ураганам дают имена.
– Даже если бы Лару изнасиловал солдат-чукча, мы сказали бы ему спасибо.
– Мы открутили бы ему яйца, – поправила Ольга Степановна.
Лара поняла: она правильно сделала, что скрыла Стасика. Мать взбила бы бешеный коктейль: явилась к Стасику домой, устроила бы допрос с пристрастием, написала бы обличительную бумагу в Союз кинематографистов – такая была практика в ее времена.
– Но он хоть знает? – добивалась Ольга Степановна.
Ей было обидно за дочь. И за себя. Столько сил и надежд было в нее вложено. И что получилось? Неудавшаяся актриса, мать-одиночка без материальной поддержки. Слезы.
– Он хоть знает? – спросила Ольга Степановна.
– Узнает, – неопределенно пообещала Лара.
Разговор происходил по телефону. Станислав Костин окаменел, услышав новость. Потом твердо сказал:
– Нет, нет и еще раз нет.
Недопустимо, когда твой ребенок, твоя кровь, где-то бегает сам по себе. Безотцовщина. У него уже есть сын, в Америке. А у сына – сын и дочка. Двое внуков. Бессмертие обеспечено. Жизнь не прошла мимо. Его душа продолжала жить в книгах, его плоть продолжалась во внуках.
Прошли положенные девять месяцев.
Ребенок вызрел в утробе и родился благополучно. Стасик узнал, где рожает Лара и когда она выписывается.
Он пришел к роддому. Стоял в стороне и смотрел на дверь.
Лару встречала маленькая толпа – актеры, родители. Стасик их стеснялся и побаивался. Держался подальше, ждал, что кто-то подойдет и что-то скажет. И будет прав.
Отворилась дверь. Вышла крупная тетка в халате. Нянечка. За ее плечом маячило счастливое личико Лары.
Стасик приблизился. Нянечка вручила ему драгоценный сверток.
– Да, да и еще раз да, – отчеканила Лара. Запомнила.
Никто ничего не понял, кроме Стасика.
