– Гребанные крысы хотят все больше и больше жратвы, – доложил на заседании парламента премьер-министр.
– Они же размножаются, – с ненавистью поглядел он на депутата Полянского.
– Быстрее, чем марксистская зараза! – сказал он.
Подсчитали, что за три года количество крыс в храме увеличилось с пятисот тысяч до полутора миллиона. На прокорм живых божеств уходило уже 80 процентов продовольственного бюджета. Голодали дети.
– Да хер бы с ними, дети и так голодают, с 1989 года, – сказал президент Гимпу.
– Но ведь от 20 процентов украсть можно гораздо меньше, – сказал он.
Это был тот редкий случай, когда все депутаты парламента Молдавии были единодушны. Первым делом решили наказать виновного. Им стал мэр Урсу.
– Люди добрые, – отчаянно кричал он.
– Я же лишь последовал совету подлеца Лоринкова, кото…
– Тот нам еще пригодится, – сказал премьер-министр.
– А ты уже нет, значит ты виноват! – сказал он.
После этого Урсу вспороли бок, вытащили ребро и подвесили за него под потолок. Депутат Полянский предлагал также всем помочиться на бывшего мэра, но эта идея с треском провалилась. Двухметровая высота потолка сделала мероприятие невыполнимым. Более того, она закончилось позорным фиаско. Ругаясь, и застегиваясь, – а также вспоминая уроки физики и кое-что о законе земного притяжения, который оказался правдой, а не гнусной ложью Совка, – мокрые депутаты разошлись по местам под крики несчастного экс-мэра. Он бы орал еще несколько суток, если бы спикер Лупу, которому все это надоело, не велел включить свет. Проводок в люстре, на которой висел Урсу, закоротило, и в палате молдавских лордов стало тихо и запахло жареным.
– Теперь к делу, – велел спикер.
В зал для заседаний парламента – располагался он в помещении заброшенного детского сада, – приволокли Лоринкова. Не то, чтобы его очень хотели волочь, но передвигаться самостоятельно он не мог.
– Есть одна легенда, – сказал он, когда протрезвел, наконец, и выслушал депутатов.
– Не знаю, сработает ли, – сказал он.
– Это мы сами решим, – сказал премьер, – а вы нам дискурс обозначьте.
– Вы же интеллигенция, – сказал премьер.
– Ваше дело дискурс, – сказал он уверенно.
– А остальное мы сами сделаем, – сказал он неуверенно.
– Ну что же, – сказал задумчиво Лоринков и сделал попытку завалиться на бок и уснуть.
Этого ему, конечно, не позволили. Лоринков вздохнул и сказал:
– Нам потребуется один музыкант…
* * *
Играя на свирели для крыс, Костика Москович, которого вызвали с гастролей в Одесской области срочной правительственной телеграммой, чувствовал, как капают ему на руки теплые слезы. Да, Костика плакал и не стеснялся этого. У него было всё… Лучший молдавский музыкант, – в МССР получавший премии, овации и любовь самых чернооких молдаванок с самыми черными усиками, – он в условиях рынка не растерялся и не пропал.
– Не скурвился, не подался к русским, – думал Костика.
– Как гребанный Дога! – думал ученик Доги Костика.
В независимой Молдове он сразу понял, что лучше уехать, потому что молдаване много говорили в лицо о своих выдающихся земляках и еще больше говорили за спиной, о том, какие пидарасы ходят в их выдающихся земляках.
– Не умеют в Молдавии ценить выдающихся земляков, – сказал как-то Костика своему коллеге, выдающемуся писателю и пьянице Лоринкову.
– В лицо говорят одно, за спиной другое, – сказал он.
– Мы с тобой, как выдающиеся люди, это понимаем, – сказал он.
– М-м-м-м, – промычал, как всегда пьяный, Лоринков.
– Чмо бездарное, – сказал Костика, когда Лоринков отвернулся.
– Завистливый козел, – сказал Костика.
И подался на Украину. Он выступал в лучших сельских клубах Николаевской и Одесской областях. У него был ангажэ… агаже… гади… аг… короче, талоны на трехразовое питание в столовой завода «Приборморстрой», и право выступать еженедельно на Дерибасовской.
Костика даже подумывал о херсонском гражданстве!
И тут эта блядская телеграмма! И он, как лох последний, купился на лесть и посулы. Костика вспомнил телеграмму.
«величайшему музыканту Вселенной всех времен и народов троеточ арийцу и полноценному человеку тчк все членососы и цыгане один ты гений троеточ Молдавия нуждается в своем выдающемся сыне зпт Правительство и парламент распускаются зпт тк мы хотим передать функции правительства, парламента и президента одному человеку Костике Московичу точк именно вы достойны руководить Молдовой а после когда потренируетесь и всем миром тчк срочно ждем чтобы вручить ключи от государственной казны зпт пяти мерседесов из гаража правительства зпт и от президентского дворца тчк все бабы побрили лобки зпт город украшен шариками воскл приезжай поскорее зпт верим любим ждем воскл весь народ Молдовы зпт который в едином порыве бреет лобки воскл пысы оплати телеграмму плз вернем деньги когда приедешь тчк спасибо тчк целуем обе щеки тчк»
Конечно, во всем этом не было ни слова правды. Лядский Лоринков, подумал Костика. Нет ни малейших сомнений, что именно Лоринков составлял телеграмму. И Костика знал это, читая текст! Но все равно поехал!
Лядский Лоринков… Этот человек препарировал душу молдаванина, как ученый – лягушку, подумал Костика. И от того, что мы, молдаване, это понимаем – понимал Костика, – нам не легче. Даже если лягушка увидит, что ее лапка дергается из-за скальпеля, она, лягушка, не перестает дрыгать этой лапкой. Сука Лоринков блядь, козел на ха, фашист гребанный, подумал Костика со слезами.
– Пи-пи, – напомнила жирная крыса.
– А, простите, – сказал Костика.
Собрал нервы в кулак и продолжил играть.
Свирель, надо отдать должное властям, была отличная. Первое, что Костике дали по приезду, так это свирель. Дырки, правда, пришлось сверлить самому, потому что инструмент был декоративный, из театра… После того, как Костика разобрался со свирелью, что стоило ему зуба, синяка и ушиба плеча, несчастного поволокли к Храму Крысы. К тому уже боялись приближаться больше чем на километр, потому что крысы пожирали все живое. Раз в день им приносили осужденных на казнь, чтобы хоть чем-то накормить животных и предотвратить их исход на улицы города… К Храму подобрались по крышам, и опустили Костику с разбитого купола на пол по канатам. Костика вспомнил, как неожиданно трезво и умно глянул на него в этот момент всегда спящий, блюющий или отключившийся Лоринков.
А, черт, забыл, подумал Костика. Перестал играть и быстро крикнул:
– И тебя, нечистоплотный, урод Лоринков, вызываю на суд Божий!
– Не пройдет и года, – крикнул он.
После чего, не дожидаясь даже «пи-пи», продолжил играть. Что с того, что Лоринков оказался прав, и крысы стали слушать свирель, как завороженные? Это решало проблему, но лишь на то время, как он играл! И совсем не решало его, Костики, конкретную проблему! Он пробыл в церкви час, его чуть не сожрали крысы, и вот, он играет а они слушают, но стоит ему перестать – а он рано или поздно перестанет, – и…
