– Похоже на подставу, – сказал кто-то.
– А потом наши вдовы будут сосать в троллейбусном парке за то, чтобы им дали угол в общаге, – сказал кто-то.
– Не болтай лишнего Василика, – сказал премьер.
– Я буду на трибуне, – бесстрастно сказал Фелат.
– Я умру с вами, пацаны, – сказал он.
Василика заплакал и сделал шаг вперед. С ним пошел и Петрика.
– Ну и чудесно, – сказал Фелат.
Хлопнул в ладоши и остальных курсантов расстреляли.
* * *
… —… перь на Красную площадь выезжает офицер войск Туркмении Оглу-буль! – сказал диктор.
– А теперь по площади идет сводный батальон СС дружественной нам Эстонии! – сказал диктор.
– Части независимой Украины в форме вспомогательных частей третьего рейха! – сказал диктор.
– Батальон Израильских войск, во главе с сержантом Хейдиз, выколовшей себе глаз в честь Моше Даяна, – сказал голос.
– И вот-вот на площадь выедет боевая повозка «каруца» из Молдавии с военнослужащими молдавской армии в форме румынских частей! – сказал голос.
– Да, все они воевали против нас, и мы им наклали, – сказал голос.
– Но мы все равно демонстрируем загадку русской души, заставляя их приезжать на каждый День Победы так, словно они тоже кого-то победили, – сказал диктор.
– Итак, боевая повозка типа «каруца», – сказал голос.
Петрика и Василика обнялись. Наконец-то я отомщу за отца, подумал Василика. Наконец-то мои мигрени прекратятся, подумал Петрика. Парни подняли голову, дернули за вожжи, и лошади трусцой, – словно грустный одышливый Басилашвили в фильме про осень и марафон, – побежали по булыжнику Красной площади…
…на трибуне президент Путин и премьер Медведев играли в крестики нолики, эстонский премьер пил кофе, китаец и француз тискали немку, и только президент Туркмении цокал языком, восторженно глядя на Парад.
– Молдаван, поди сюда, – сказал Медведев.
– Да, ваше сия… коллега, – сказал Фелат.
– Вина-то привез? – спросил Медведев.
– Вы же запретили, – сказал Фелат.
– Да, – сказал Медведев.
– Но ты все равно же должен привезти, – сказал он.
– Вот такие мы загадочные, – сказал Медведев.
Фелат достал из сумки три пластиковые бутылки с вином. Разлил по стаканчикам. Вспомнил некстати лекции Лоринкова насчет русской души. А ведь прав, стервец, подумал Фелат. Президенты чокнулись. Звона не было, стаканчики были дешевые, пластиковые…
– За Победу! – сказал Медведев.
– За нашу победу! – сказал значительно Фелат.
– Ты прям как Штирлиц, – сказал Путин.
– А как Штирлиц только я, – сказал он.
– Ты все понял? – сказал он.
– Я все понял, – сказал Фелат и отдал бумажник.
Президенты выпили В это время боевая повозка с молдавским флагом вдруг нарушила строй. Лошади встали на дыбы. Понеслись прямо к трибуне. Закричала охрана. Засуетились журналисты. Защелкали выстрелы. Фелат глубоко вдохнул, посмотрел в небо, а потом на часы, потому что хотел знать точное время происшествия. Часов не было… Пока Фелат вспомнил, что давно уже перевесил часы с левой руки на правую, – чтобы быть похожим на Путина, – его пристрелил кто-то из охраны Обамы.
Повозка была уже в паре метров, и люди, визжа, метались по трибуне…
Потом на Красной площади расцвел громадный оранжевый шар. На то, что было внизу, смотреть стало не интересно. Шар опал… За ним наверху расцветали знамена и радуги. Заиграла печальная, пронзительная, – словно скулеж брошенной девушки, плачущей в одиночестве, – труба. Погасло небо и в почерневшей атмосфере зажглись, то там, то здесь, звезды.
И над осиротевшим без Солнца миром грустно запела свою ночную песнь Луна.
* * *
…Глядя на полную Луну в окне поезда, бывший смертник Петрика закрыл дверь в купе, и спрятал пистолет под подушку. Снял с себя жилет смертника, который был, на самом деле, бронежилетом. Вынул из пакета одну из бутылок с вином, подобранную в суматохе на усыпанной телами и обрывками тел трибуне. Отвинтил горлышко. Выпил половину и закурил. Выстрелил в сунувшегося в купе проводника, сбросил тело в окно и уже наверняка закрыл дверь.
– Не предатель, не трус, но сверхчеловек, – прошептал он, вспомнив лекции Лоринкова о русских сверхлюдях.
– Смерть смертию поправ, – прошептал он со слезами на глазах.
– Яко Иисус, – выпил он вина еще.
Надел наушники и включил плеер.
– Весь мир следил за тем, как мы уходим, – пронзительно запела любимая певица диверсанта, Мара.
– Как вспарывали стены самолеты, – подвывал Петрика кумиру.
Допил вино, погасил сигарету. Глядя на мелькающие столбы, ждал встречи с родиной. Он нужен ей живым, знал Петрика. А мстить некому, потому что из всех курсантов он остался один, премьер погиб, а инструктор Лоринков вечно пьян. Значит, свободен, подумал Петрика. Думая об этом, он уснул. Когда поезд подъезжал к границе с Украиной, – погрузившейся в траур из-за гибели президента, – пограничники нашли Петрику уже остывшим.
Инструктор Лоринков подмешал в вино яду для верности.
Призванный
Молдавское село у реки Прут горело…
Вытоптанное поле ржи наводнили беженцы с добром в руках. Уходя из деревни, люди прихватили с собой самое ценное: ноут-буки, присланные из Италии родственниками, документы, чешские сервизы, ковровые дорожки… Люди шли по пояс в обгоревшей траве и плакали, слыша отчаянные крики детей, погибающих в горящей деревне. Но детей можно было нарожать новых, – и в среднем на одного уходило около года, – а на ноут-бук в Италии приходилось работать почти по пять лет… Над беженцами взрывались гранаты, уходила из-под ног земля… Это румынские наемники, вытащив из деревни все, что только можно, подпалили ее, и, забавляясь, стреляли вслед крестьянам…
На другом конце поля, тревожно поводя ушами, красовался роскошный породистый белый ишак с шелковой попоной. На ишаке сидел статный красивый мужчина 152 сантиметров росту, с роскошной шевелюрой и грустными глазами раненной лани. Это был Его Величество Кишинева и обеих Молдавий, Михаил Тупой. В бешенстве смотрел он на то, как словацко-венгерская армия разоряет села и веси его лена, королевства Молдавского. За Михаилом Тупым, сжав в бессильной ярости зубы и поводья, стояла свита. Сенешали и рыцари, министры и глашатаи… Благородные сеньоры в латах из лучшей стали, и щитами, на каждом из которых был изображен герб. Им очень хотелось пришпорить боевых ишаков и налететь на захватчиков и их румынских наемников – ну, румыны к кому только не нанимались, это еще с 20 века пошло, – но силы явно были неравны. Так что свита и король лишь молча наблюдали за разбоем и грабежом.
