– Главный принцип басурманского спорта дзюдо, – шептала она слова, сказанные ей по этому поводу учителем Лупу.
–… Придуманного молдаванами и украденного японскими козлами, – повторяла она слова Лупу.
Задергивала шторы и возвращалась в постель. Потягивалась сладко. Погружалась в великое безмолвие ночи Молдавии. Часто во сне приходил к ней фей, он же волхв, Лоринков. Жалобно матерился, показывал ожоги, срывал с головы горящую, искрящуюся ушанку… Тогда Залупашка переворачивалась на другой бок и засыпала крепче. Успевала подумать, что утром надо растопить печь пожарче.
Покойники, они к перемене погоды снятся.
Золотой ящер
С говорящей ящеркой Ансельм Круду, студент 2 курса факультета политологии Молдавского Государственного Университета – шестая группа, пятый поток, румынский язык обучения, номер зачетки 67686598—АП, – познакомился во время практики. Стояла летняя жара, над Кишиневом плыли облака цвета лебяжьего пуха… Ансельм, не лишенный честолюбивых замыслов относительно литературного будущего, так и написал в блокноте.
Летняя жара над Кишиневом…
Тополиный пух лебяжьей шеей…
Медленно плывет на синем небе…
Оборачиваясь лишь к полоске ДнЕстра…
Чтобы сожалеть о водной глади, лишь..,
Чтобы ее взглядом мля погладить…
Перечитал. Недурно. Оставалось подумать, что сделать с Днестром так, чтобы переместить ударение с «е» на «а» и вычеркнуть «мля», добавленную для сохранения размера. Но это можно сделать вечером, в общежитии. А сейчас Ансельм нес вахту в приемной Либерально-Демократической Партии Молдовы. Самая популярная среди демократических, эта партия набирала силу, что символизировали листья дуба и желуди на партийной эмблеме. Конкуренты поговаривали, что желуди это намек на то, что либерал-демократы считают избирателя свиньей – которая все сожрет, – но конкуренты были конкретно не правы.
– Да гомики они все, – сказал глава партии, премьер-министр Филат.
– В рот мы их… – сказал он.
– Чмошники и упыри сраные, – сказал он.
– А ты кто такой, упырь? – сказал он Ансельму, вставшему при появлении босса в приемной по стойке смирно.
– Студент, политолог, прохожу практику, – сказал Ансельм Круду, – Ансельм Круду я.
– Хорошо, – сказал премьер, и спросил, – а почему имя такое… гомосячье…
– Никак нет, – сказал Ансельм, – немецкое.
– А у немцев что, гомиков нет? – спросил премьер подозрительно.
– Очевидно, есть… – сказал растерянно Ансельм.
– А ты откуда знаешь? – спросил премьер еще более подозрительно.
– Ну, я предполагаю… – еще больше растерялся Ансельм.
– А с чего вдруг тебе дело до таких вещей… чтоб их Предполагать? – сказал премьер.
– Я… не… эт… ка… – совсем растерялся Ансельм.
– Саечка за испуг, – сказал Филат и похлопал Ансельма по щеке.
– Первое партийное испытание, – сказал он, протягивая платок зашмыгавшему Ансельму.
– Откуда мне знать, может, тебя прислали конкуренты? – сказал Филат.
– Ну ладно, телок, не реви, – сказал он.
– Вырастешь, возьмем тебя в партию, выделим кабинет с секретаршей… как моя, хочешь? – сказал Филат.
– Да, конечно! – сказал Ансельм, который уже безнадежно влюбился в секретаршу босса, Аурику Гогошар, безупречно красивую вопреки своей безобразной, толстой, и блестящей как молдавский гогошар, фамилии..
– Сиди на телефоне и на все вопросы отвечай следующее, – сказал Филат.
– «Либерально-демократическая партия еще во времена коммунистического режима разработала план вывода республики из кризиса, согласно каковому плану все пенсионеры получат к 2019 году новые калоши, каждая пара стоимостью в 500 евро, все молодожены получат по новой квартире в новом современном поселке для молодоженов, а каждый государственный служащий будет обязан пройти проверку на детекторе лжи с целью установить его истинные помыслы», понятно? – сказал Филат.
– Нет, – сказал Ансельм. – Ни хера не понятно.
– Это само собой, – сказал премьер, – я имею в виду, фразу-то запомнил?
– Запомнил, – сказал Ансельм, который запомнил фразу.
– Ну что же, тогда успехов, – сказал премьер Филат.
– И на все вопросы, зачем мы нарисовали на гербе партии желудь, можешь отвечать матом, потому что это провокаторы, – сказал он.
– Свинские избиратели, – сказал он.
– Хрю-хрю, – сказал он.
– Ха-ха, – сказала секретарша.
– Ха-ха, – сказал Ансельм.
Довольный босс отправился на встречу с избирателями, Анжела Гогошар закрыла свой офис и занялась тем, чем занимаются все молдавские секретарши во время отсутствия босса – отправилась на Центральный рынок на людей смотреть и себя показать, – небрежно вильнув бедрами.
Ансельм и эрекция остались в общественной приемной.
Тут-то на стене и появилась ящерка.
* * *
По уму, ящерицу со стены надо было бы согнать.
Но она выглядела так… живописно. Изумрудная, верткая, смышленая. Ансельму почудилось, что он вроде и не студент-политолог, безнадежно влюбленный в женщину по фамилии Гогошар, бледный и тощий уроженец села Маловата… Ему почудилось, будто он какой древний грек, живущий на берегу Средиземного моря, разгуливающий вдоль живописных развалин, и открывающий понятия «атом», «космос» и так далее. В свободное время раскрепощенный грек Ансельм, – мечтал забитый молдаванин Ансельм, – трахает какую-нибудь гетеру Анаис Гогошарис, пишет стихи пальцем на поверхности чаши с вином и всячески эпикурствует. Как я… – подумал Ансельм. Эпикурно, подумал он с гордость. А потом вспомнил отчего, собственно, все эти древнегреческие фантазии полезли ему в голову. Из-за ассоциаций с развалинами храма, на которых греется на Солнце ящерица, понял Ансельм.
Трещина на стене, кстати, действительно была.
Несмотря на то, что в офисе сделали евроремонт, трещины по штукатурке пошли в день сдачи здания в эксплуатацию
– Кто же виноват, что приличных строителей не осталось? – говорил премьер.
– Кто же виноват, что все эти мудаки поразъехались по Подмосковьям?! – говорил огорченно премьер.
Так или иначе, а трещины были. И бачок протекал… Но бачок был в туалете, куда Ансельм изредка забегал разрядиться, если секретарша Гогошар одевалась чересчур уж раскованно. А трещина была тут. И ящерка, сидевшая на трещине. Ансельм смежил воспаленные веки – парень по ночам читал много конспектов, готовился к осенним занятиям, – и позволил себе чуть расслабиться. Жара, лето, белые облака, синее небо. Изумрудная ящерка на стене мазанки… – снова стал мечтать он, представляя себя Пушкиным, сосланным в Бессарабию.
