Плохие диагносты, мы прежде всего не можем определить подлинное происхождение своей сути, своего ядра, не можем угадать пропорций ангельского и демонического. Столь же поверхностны мы и как терапевты, ибо нам непосильна даже такая задача, как соотношение личности и общества, а ведь мы догадываемся, что это всего лишь один небольшой тупик из множества других, еще более мучительных. И только лишь условившись дать себе поблажку, мы можем сказать несколько более или менее определенных вещей.
Коллективное сознание может быть благотворным для большого бизнеса, политического (коммунизм) или коммерческого (книжная торговля), однако оно губительно для малого бизнеса, которое называется «творчеством». В этом скромном и уединенном деле человеку, кем бы он ни был, поэтом или владельцем бакалейной лавки, приходится апеллировать к своей сути, жаждать экстремальной индивидуалистической акции, именуемой вдохновением, взрыва личной свободы.
Трехдневная августовская духовная революция в России была не чем иным, как чудом массового индивидуализма, ибо каждый из многомиллионных масс в эти дни должен был принять свое личное решение, юноша ли с трехцветным флагом на баррикадах, танкист ли внутри своего бронированного чудовища, пенсионер ли в толпе, прикрывавшей собой Российский парламент, то есть противостоящий почти неминуемому избиению. И вот произошло немыслимое соединение единоличных творческих актов в общий творческий акт, опьянение свободой.
Подобные чудеса, однако, – это исключительная историческая редкость, а в обычном поступательном движении современной суперцивилизации все чаще возникает вопрос: нужна ли кому-нибудь твоя или чья-нибудь еще творческая суть?
В суперцивилизованном компьютеризированном, почти полностью уже классифицированном и калькулированном мире возникает новый плебс, одержимый самоудовлетворением и дешевым гедонизмом. При внешнем многообразии этот плебс, как мы видим, уже довольно хорошо организован в потребительские массы. У кошек здесь убирают когти с передних лап, собак лишают земных радостей, пегасов, похоже, осторожно обескрыливают. Еще щеголяя оперением, они уже не могут летать. Сможет ли когда-нибудь этот новый плебс загореться массовым индивидуалистическим вдохновением? Не в последнюю очередь это зависит от присутствия в мире упомянутого выше «малого писателя».
В заключение позвольте мне рассказать притчу об одном советском христианине. Будучи мальчиком в сталинские годы, он носил нательный крест. Поход в коммунальную баню или медосмотр в военкомате всегда был для него большим испытанием. Все потешались над ним: «Смотрите, у мальчика крестик на шее, вот умора, богомолка какая!» Некоторые кричали: «А ну, сними немедленно, а то из школы вылетишь!» Он не снимал.
Являя собой таким образом пример чистейшего индивидуализма в атеистическом тоталитарном обществе, он продолжал носить на шее символ Распятия. Веруя, он не мог, хоть убей, расстаться с этим маленьким предметом отверженности и гонений.
Прошло несколько десятков лет, и однажды он оказался на модном пляже в Ялте. Там все носили крестики на шее: полупреступные новобогачи и их телохранители-«качки», рэкетиры и картежники, бывшие коммунисты и гэбэшники, разбухшие от довольства дамы и стройные проститутки-топлес… И вот наш христианин неожиданно приобщился к ним, потому что на нем был все тот же его старый крестик, превратившийся вдруг из предмета сокровенности в атрибут моды. Что же мне делать, подумал он, ведь не снимать же мне мой крест из-за того, что они теперь все с крестами? И он его не снял, что дает каждому возможность сделать любые выводы.
«Без серпа и молота»
Сюда входят публицистические статьи-эссе. Первая относится к началу так называемой перестройки в Советском Союзе, последующие к событиям в новой, демократической России (90-е годы прошлого века). В 1989 году Аксенов впервые после отъезда в эмиграцию посетил Москву. Ему еще не было возвращено советское гражданство, которого он был лишен в январе 1981-го, и поэтому он прилетел (вместе с женой Майей) по приглашению американского посла и своего друга Джека Мэтлока. С этого времени он начинает регулярно посещать Россию. Здесь у него возникают издательские дела – его снова охотно печатают на родине. Впечатления от этих поездок и составляют содержание представленной здесь публицистики.
Это и уличные картинки посткоммунистической Москвы, и заседание жюри только что созданного фонда «Триумф», и создание Министерства безопасности новой России, и первая чеченская война, и сорокалетие радио «Свобода», на котором Аксенов нередко выступал во время эмиграции и которое внесло свой неоценимый вклад в разоблачение лживости советской пропаганды.
Тексты эти, кроме двух – «Люди в ловушках, бесы гуляют» и «Останкино и Петровка», не датированы автором. Не известно также, где они публиковались в те годы и публиковались ли. Известно лишь, что эссе «Хиппи и преппи» было написано по предложению русской редакции журнала «Vogue», это предложение в письме редакции от 11 января 1999 года было сформулировано следующим образом: «Были бы крайне признательны Вам, если бы Вы для нас – в нашу рубрику «По-моему» – написали небольшой текст на актуальную тему: американская любовь, или любовь по-американски. Причем вовсе не обязательна история про бедного Билла и коварную Левински. Как, впрочем, и наоборот – про коварного Билла и бедную Левински. Это должна быть история про американское ханжество в любви, браке, сексе». Публикация материала планировалась на апрель того же года.
Относительно эссе «Как меня записали в русские шовинисты» можно предположить, что оно было предназначено для газеты «Вашингтон пост», так как, по существу, это ответ на публикацию в указанной газете.
Все остальные тексты датированы предположительно на основании содержащейся в них информации.
Виктор Есипов
Генеральная репетиция и двадцать лет спустя
Недавно я натолкнулся в газете «Балтимор Сан» на любопытную статью под названием «Доктор Живаго и мистер Горбачев». Ее автор, известный журналист Хал Пайпер, прежде долгое время работавший собственным корреспондентом газеты в Москве, использует пастернаковскую метафору для того, чтобы очертить фундаментальную разницу между советским и американским обществами.
Доктор Живаго считал, что наиболее трагическим последствием большевистской революции является тот факт, что она отбросила девятнадцать столетий духовного развития человека и вынудила Россию пойти вспять от общества Нового Завета к обществу Старого Завета.
Гениальная мысль, не так ли? Лишний раз она подтверждает наши старые подозрения, что в социальной классовой революции нет и никогда не было ничего нового.
По Старому Завету общество живет на строго коллективных началах, по Новому – в основе общества лежит личностная ответственность. Дети Израиля трепетали под властью всемогущих вождей, которым Бог открывался в горящих кустах, которые обладали сверхъестественной мощью и могли остановить солнце посреди неба. Грех и избавление от греха были коллективным корпоративным опытом.
