А может быть, могут.
А может быть, это уже было.
Может быть, Ринго Кид убит раз и навсегда, хотя он еще тянет пиво в международном баре?
Испанские баскетболисты надели черные наглазники, чтобы погрузиться в кастильскую ночь и вздремнуть. В пальцах монахинь запорхали вязальные спицы. С сияющей улыбкой прошел по самолету элегантный стюард.
Я глянул в иллюминатор. Внизу, глубоко внизу, в серо-голубой дымке вдруг появился маленький язычок пламени, подержался минуту и исчез, чуть-чуть сгустилась на этом месте серо-голубая дымка.
Что это было? Может быть, лопнул очередной вертолет, прошитый очередью через бензобак?
Нет, скорей всего это вспыхнула одна из множества соломенных хижин, горящих сейчас на измученной вьетнамской земле.
Ржавая канатная дорога
[15]– Вы обещали мне подъем по канатной дороге, – сказала Алиса.
– Обещал, не отрицаю, – отозвался Тоб.
Они прошли мимо бульонного киоска, откуда разило бульоном, мимо рекламной тумбы, с которой улыбнулись им общие знакомые, столичные так называемые «артисты», мимо скромного городского туалета, возле которого обычно собирались местные филателисты, и оказались на бетонированной площадке канатной дороги, где прежде всего бросалась в глаза табличка: «Стоимость билета 10 копеек».
«Подозрительная дешевизна», – подумал Тоб и сказал, кашлянув:
– Подозрительная дешевизна…
«Трус, ничтожество, милый», – подумала Алиса и потянула его за руку.
– Ну пойдемте же, Тоб, пойдемте, вы же обещали!
На площадке вращалось огромное черное колесо, падали жирные блямбы мазута, визжал на блоках трос. Бадьи медленно опускались из поднебесья, описывали полукружие и, крякнув, вновь шли вверх, в тучи.
– Одну минуточку, сначала ознакомимся с правилами, – сказал Тоб и громко стал читать: – Пассажирам подвесной канатной дороги воспрещается курить, громко разговаривать, перевозить воспламеняющиеся и взрывчатые вещества, собак и домашних животных… Видите, Алиса, мы нарушаем почти все правила.
– Вы меня до слез доведете, – прошептала она.
Ничего не оставалось, как прыгнуть в очередную бадью и прижаться друг к другу, дабы не испачкать ее удивительные джинсы «Ринго» и его голубую пару, из-за которой он чуть не подрался несколько лет назад с диким парагвайцем в очереди на третьем этаже «Галери де Лафайет». Еще в прошлом году канатная дорога перевозила марганцевую руду, но в связи с переводом промышленности на туристские рельсы и ее приспособили для курортников.
– Думаете, я за себя боюсь? За вас, – пробормотал Тоб, чувствуя теплое Алисино дыханье.
Они уже были в тучах. Выл ветер. Бадья со скрежетом раскачивалась. На одной из мачт опоры красовалось свежее объявление: «Тяжелые метеоусловия. Опасность № 4».
К их чести следует сказать, что оба они не столько боялись, сколько придуривались. Тоб поглубже зарылся носом в огненную гриву своей подруги. Алиса сквозь слой вельвета пересчитывала у дружка ребрышки, словно исполняла на аккордеоне пронзительно-бравурную увертюру Россини. О чем они думали в эти страшные часы опасности № 4?
Алиса думала, что из всех ее предыдущих тобов этот – не самый плохой, а напротив, обладает даже некоторыми необычными достоинствами, например лишним ребрышком в регистре. В столице поговаривают, что он лунатик, но она лично этого не почувствовала, даже когда оказалась с ним прошлой ночью в водосточном желобе на крыше гостиницы. Тоб вел себя с ней в этом желобе как нормальный мужчина, только глаза были закрыты, но это еще ни о чем не говорит, «привычка – вторая натура» (Фрэнсис Бэкон).
Тоб думал, что из всех его предыдущих алис у этой самая намагниченная кожа. Прежде, похулиганив, потаскавшись по кабакам, по крышам и подворотням, он начинал вспоминать о своей конуре, о недостроенном ящике, где моль или саранча пожирает его книги, ковры и картины и где магнитофон с маниакальным упорством воет на четыре голоса «Другую девушку» или рассказывает о случайной полуночной встрече саксофониста Маллигана с пианистом Телониусом Монком. Тоб тогда отодвигался, курил, как в кино, воображал себя то Монком, то Маллиганом, короче говоря, начинал понемногу сматываться. У этой кожа была очень сильно намагничена и с ней он непрерывно чувствовал себя только Тобом, самым обыкновеннейшим бездомным и беспаспортным тобом с запасом денег на одну неделю.
Бадья тем временем пробила тучи и стала приближаться к цели путешествия – ресторану «Ямка», разбитому на дне старого кобальто-марганцевого карьера. Уже видна была дымящаяся, взлетающая кое-где гейзерами почва карьера, куски породы, накрытые белоснежными скатертями, светящийся джук-бокс и трио живых музыкантов, бартендер в генеральских погонах, поджарые, как борзые, официанты. Здесь орудовал в полном составе персонал столичного найт-клаба «Фрегат», сбежавший на мотоциклах прямо из-под носа органов общественного порядка.
У Алисы от голода засосало под ЛОЖЕЧКОЙ, а над Тобом поднялся и лопнул радужный пузырек слюны. Над рестораном красовались два объявления: первое – «Welcome dear guests!» и второе – «В связи со вчерашним взрывом остановка воспрещается!»
Тоб перевесился через край бадьи и задал глупый вопрос метрдотелю, а проще говоря, главному жулику:
– У вас вчера, значит, взрыв был?
Метр ответил рыдающим, странным для его разбойной рожи голосом:
– Ездит сволочь вроде вас с воспламеняющимися и взрывчатыми веществами! Взрыв за взрывом, а акции горят…
– Вижу, вижу, – покивал Тоб, – посмотрите, Алиса, действительно у них акции горят.
Действительно, в углу «Ямки» словно еретики на аутодафе красиво горели Акции, милейшие, надо сказать, особы.
– Ну хорошо, а как насчет двух филе и бутылки брюта? – крикнул Тоб.
Они уже описывали прощальную дугу над рестораном.
– Разве только ради Алиски, – гнусно усмехнулся метр.
Вся банда оглушительно захохотала.
Тоб суетливо порыскал на дне бадьи, нашел кусочек руды, завернул его в четвертную купюру и метко бросил прямо в раскрывшуюся с готовностью пасть бартендера. Бадья стремительно ухнула вниз.
– Я ни о чем вас не спрашиваю, – сухо сказал Тоб Алисе, – но вы, оказывается, знакомы с этим…
– Когда-то он был честным рабочим человеком, – неопределенно улыбнулась она. – Изредка приходилось прибегать к его услугам, то гвоздь, то кран, то тормоза, сами знаете…
В момент прохождения облачности метеоусловия задали им жару. Шторм, снег, грозовые разряды, шаровые молнии, огни св. Эльма, пляска св. Витта…
– Хорошо, что теперь везде молнии. Это удобно.
– Лишь бы не заклинило.
Наконец появились освещенные зловещим багровым светом жалкие черепичные крыши и немые трубы Дуалта. Есть города как города – Майами, Ницца, блистательный Марсель. Ничтожный Дуалт много лет развивал свою горнорудную промышленность и рыболовство, пока наконец в этом году не спохватился, не законсервировал всю эту дребедень и не перешел на туристские рельсы. Все здесь было недоделано, все скрипело, пачкало и воняло, однако первый же сезон привлек немало солидных персон.
