– Он консультант по налогам.
– О… Он работает в офисе, да?
– Да.
– Мой брат, дядя Лоис, он работает в офисе одной компании в Лондоне
[3]
. У него там очень высокая должность, как я понимаю.
Она принялась рассказывать мне о том, как в результате несчастного случая на фабрике погиб отец Лоис. Я приметил старуху, наверное бабушку, появившуюся в дверном проеме. В противоположность Лоис и ее матери, она не отличалась худобой, а была мягкой и бесформенной, как опавший пудинг, по лицу и рукам расползлись бледно-коричневые пятна, капельки пота собрались на щетине вокруг рта. Похоже, что именно она была одним из источников запаха в доме. Это был запах незаметного разложения, как будто где-то под верандой спрятался и умер некий зверек. Запах, неопрятность, доверительный голос – нечто из неведомой мне жизни, из жизни этих людей. Я подумал: и моя мама, и мама Джорджа чисты и невинны. И даже Джордж… Джордж и тот сама невинность в отличие от этих людей, рожденных пронырливыми, унылыми и всеведущими.
Об отце Лоис я узнал не так много – только то, что ему отрезало голову.
– Начисто, представляете, прямо по полу покатилась! Гроб не открывали. Дело было в июне, жара ужасная. И все горожане буквально оборвали свои сады, все цветы срезали к похоронам. Все кусты спиреи, все пионы и даже клематис. Кажется, это был один из самых страшных несчастных случае в истории города… У Лоис этим летом был очень милый бойфренд, – продолжила она. – Они частенько гуляли вместе, а иногда он приходил ночевать к нам, когда его родители куда-то уезжали, а ему не хотелось торчать одному в пляжном домике. Он угощал детей конфетами и даже мне делал подарки. Вот этого фарфорового слоника – в него можно цветы посадить – это он мне подарил. И починил приемник, так что мне не пришлось идти в мастерскую. А ваши приятели тоже снимают здесь коттедж на лето?
Я ответил, что нет, и тут вошла Лоис. На ней было платье из желто-зеленой материи, сияющей и жесткой, как подарочная обертка на Рождество, туфли на высоких каблуках, фальшивые бриллианты и толстый слой темной пудры поверх веснушек. Мать ее пришла в восторг.
– Вам нравится ее платье? – спросила она. – Лоис пришлось за ним прямо в Лондон ехать, здесь такого и близко не найдешь!
По пути к двери нам пришлось пройти мимо старухи. Она посмотрела на нас, и внезапно в ее мутных студенистых глазах качнулось некое подобие узнавания. Ее дрожащий рот открылся, и она уставилась на меня.
– Можешь делать с моей внучкой, что тебе вздумается, – сказала она старческим трубным голосом с грубыми крестьянскими интонациями. – Но поостерегись. Ты знаешь, о чем я!
Мать Лоис загородила собой старуху, натужно улыбаясь и вскинув брови так, что кожа на висках натянулась.
– Не обращайте внимания, – прошептала она одними губами, смущенно морщась. – Не обращайте внимания, второе детство.
Когда я шел вслед за Лоис к дверям, ее мать схватила меня за руку.
– Лоис хорошая девушка, – прошептала она. – Веселитесь и не позволяйте ей хандрить. – Она забавно повела бровями и затрепетала веками, полагаю, изначально это было намеренное кокетство. – Пока!
Лоис чопорно шла впереди, шелестя своей оберточной юбкой. Я спросил:
– Хочешь, поедем на танцы или еще куда?
– Нет, – ответила она. – Мне без разницы.
– Ну, ты такая нарядная…
– Я всегда наряжаюсь по субботам, – сказала Лоис.
Ее голос обволакивал меня, низкий и насмешливый.
А потом она рассмеялась, и я на мгновенье увидел в ней ее мать – та же шероховатость и истеричность.
– О боже! – прошептала она.
Я знал, что она имеет в виду происшедшее в доме, и тоже засмеялся – а что еще мне оставалось? Так что мы вернулись к машине, хохоча, как закадычные друзья. Но друзьями мы не были.
Мы выехали из города и отправились на какую-то ферму, где какая-то тетка продала нам мутноватую самогонку, налитую в бутылку из-под виски, мы с Джорджем такого еще и не нюхали. Аделаида сказала, что у этой тетки можно будет попробовать снять комнату но не сложилось. Из-за Лоис не сложилось. Тетка, глянув на меня из-под козырька мужицкой кепки, сказала, обращаясь к Лоис:
– Лучший отдых – перемена занятий, да?
Лоис, стоя с надменным лицом, не удостоила ее ответом. А потом тетка сказала, что раз мы нынче так дерем носы, то ее комната, наверное, будет для нас недостаточно хороша и нам лучше отправляться обратно под кусты. Мы ехали по проселочной дороге, и Аделаида все кипятилась:
– Некоторые совсем шуток не понимают. Да-да, дерут носы, да… – Пока я не протянул ей бутылку.
Я заметил, что Джордж не против – явно надеется, что это отвлечет ее от мыслей о поездке в Оуэн-Саунд.
Мы остановились в конце дорожки, сидели в машине и пили. Джордж и Аделаида пили больше нашего. Они не разговаривали, просто тянулись за бутылкой, а потом возвращали ее нам. Содержимое бутылки не походило ни на что из того, что я пробовал раньше. Самогон был тяжелый, от него сводило желудок. Вот и весь эффект – я уже начал переживать, что вообще не опьянею. Всякий раз, беря у меня бутылку, Лоис произносила: «Благодарю!» – учтиво и с тонкой издевкой. Я нехотя обнял ее за плечи. Я недоумевал – что такое? Вот держу я в своих объятиях девчонку – такую презрительную, податливую, злую, невнятную и недосягаемую. Мне хотелось поговорить с ней – хотелось гораздо сильнее, чем прикасаться к ней. Между тем я знал, что должен уже двигаться дальше и, минуя первую стадию, приступить ко второй (я ведь был знаком, хоть и не очень глубоко, со стандартной последовательностью ритуала обольщения на переднем и заднем сиденье машины). И я почти жалел, что рядом со мной не Аделаида.
– Не хочешь прогуляться? – спросил я Лоис.
– Это твоя первая блестящая идея за весь вечер! – отозвался Джордж с заднего сиденья. – И не спешите, – прибавил он, когда мы выбрались наружу, и они с Аделаидой сдавленно захихикали, – не слишком торопитесь назад!
Мы с Лоис брели по шпалам узкоколейки, проложенной вдоль перелеска. В полях было лунно, стыло и ветрено. На меня накатило мстительное чувство, и я вкрадчиво сказал:
– У меня тут с твоей матерью был вроде как разговор.
– Могу себе представить.
– Она рассказала мне о парне, с которым ты встречалась прошлым летом.
– Этим летом.
– Это лето уже в прошлом. Он вроде как помолвлен, да?
– Да.
Я не собирался ее отпускать.
– Но ты ему нравилась больше? – спросил я. – Ведь так? Ты ему больше нравилась?
– Нет, я бы не сказала, что я ему нравилась, – ответила Лоис, и по окрепшему сарказму в ее голосе я понял, что она начала пьянеть. – Ему нравилась мамуля, и к малявкам он хорошо относился, но я ему не нравилась. Мне – нравиться ему… – сказала она, – с какой это радости?
