– Жой Цив, – сказало жаркое.
– Ой, ну в смысле, Цой жив, – сказало оно.
– Давно не говорил по-русски, – сказал он.
– Да на меня смотри, – сказало оно.
– Я и есть Цой, – сказало оно.
Я поднял взгляд. Со мной разговаривал кореец-повар.
…Конечно, я не сразу поверил в то, что он и правда Цой. Ну, знаете, внешне ведь он выглядел совсем по-другому. Но Витя сказал, что это все годы он упражнялся выглядеть по-другому, и совершенно меня убедил. Он просто-напросто закрыл двери забегаловки, – которая из-за румыноцыган совсем опустела, – и сказал:
– Эти попрошайки, – сказал он.
– На нас каждый месяц набег устраивают, – сказал он.
– Откупаемся и клиентов теряем, – сказал он.
– А ты помог, так что… – сказал он.
Взял в руки гитару, залез на стойку, ударил по струнам, и сказал.
– Сейчас я спою тебе со своего нового альбома, – сказал он.
– 2013 год, между прочим, – сказал он.
Другие корейцы начали монотонно подпевать и выстукивать мелодию поварешками. Витя Цой заиграл. Начал петь.
белый снег. тра-да-да.
серый лед. тру-ду-ду.
да идите. вы все. тра-да-да.
в манду.
серый лет. бигуди. алюминий.
огурец!
если ты. не со мной. значит ты.
холодец.
мы сажаем. тебя. на брезент. на поля.
так какого же. бля.
ты не сел. гондурас.
серый снег. белый лед. группа крови.
рукав.
кстати знаешь. ли ты. кто по паспорту.
Ахав.
он конечно. был жид. он конечно пархат.
и обрезан. он был.
значит хрен. маловат.
красно-желтые. дни. все мелькают. вдали.
только мы. с тобой.
третий тайм. повели.
жизнь она. как хоккей. жизнь она. как футбол.
что ты смотришь. на меня.
и молчишь. звездобол.
подоконник. окно. молчаливый. протест.
фотосет и мафон. роке-н-рол
рокен-фест
старый мельник, в манде. и нашествие, млять.
может хватит, туби-ду
на покойных. гулять.
может хватит. в поле ссать.
и в палатке. скрестись
из горла. пиво жрать.
изучать. потолок.
хватит волосы не мыть.
хватит кнопки. клепать.
хватит песни. сочинять.
изучать. потолок.
прицепился. потолок. ничего. труби-ду.
я сейчас. на ха мля. еще рифму. найду.
старый рокер. вперед. бунтовщик. тру-би-ду.
да иди ты со своим. соцпротестом. в туби-ду.
трада-да-да-да-лалалалалалааааааа
Бренькнул по струнам. Глянул на меня. Спросил:
– Ну как, – спросил он.
Я посмотрел на Витю Цоя внимательно. Он был взволнован. Конечно, мне не понравилось. Гитарное звучание можно было бы сделать жестче. Убрать цимбалы. Добавить перкуссии. Но… Ему казалось, что он написал шедевр. И я боялся его обидеть. Все художники такие. Им всегда кажется, что лучший период их творчества – нынешний период их творчества. А я, как и все надоедливые фанаты, вечно прошу их исполнить «Естердей» в 2008—м году. Так что я сказал:
– Гениально, – сказал я.
После чего добавил:
– Витя, а сбацай «Группу крови»? – сказал я.
…после того, как он сбацал на бис десятый раз «Красно-желтые дни» а мы с кассиром напились и подрались – гаденыш все норовил провести удар коленом в печень, – и снова помирились, мы с Витей славно посидели. После первой бутылки виски он рассказал мне, что в 1989 году вовсе не врезался в грузовик.
– Понимаешь, – сказал он.
– Я ехал на Жигулях, и тут такая тоска навалилась, – сказал он.
– Совок, – понимающе сказал я.
– Да нет… концерты, пластинки, куе мое… – сказал он.
– А я ведь был кочераг, а кто был кочегар, – сказал он.
– Тот кочегар по жизни, – сказал он.
Плеснул «жидкого дыма» в огонь для шашлыков, потом налил еще.
– Короче, я подобрал какого-то волосатого козла с гитарой, – сказал он.
– 20 лет, perestroika, рокин-рол, поколение бунтовщиков, – сказал он.
– Джинсовая куртка, варенки, пиджак с плечиками, – сказал он.
– Он когда увидел, что его подвозит сам Цой, офигел, – сказал Цой.
– Ну, я ему расписался на пластинке, а он мне за это отсосал, – сказал он.
– Ну и когда мы закончили, я дал ему по башке монтировкой, – сказал он.
– А почему не сразу? – сказал я.
– Надо было дать человеку насладиться последний раз в жизни, – сказал он.
– Бросил тело на переднее сидение, разогнал, и вывалился из тачки, – сказал он.
– Машина – в столб и загорелась, а дальше ты знаешь, – сказал он.
– Ну, а я автостопом добрался до Вены и прикупил ресторанчик, – сказал он.
Я выпил, подумал немного.
– А вернуться не хочешь? – сказал я.
– Что я делать буду? – спросил он.
– Петь на Рождественских вечерах Пугачевой? – сказал он.
– Почему нет, все советские рокеры там поют, – сказал я.
…В полночь он приготовил закуски – было что-то из бамбука и крыс, – и снова налил.
– Ну, а ты, – сказал он.
– Я ведь слежу, читаю, – сказал он.
– Да вот, переключился на малую форму, на поэзию, – сказал я, стесняясь.
– А чего? – сказал он.
–… а, геморрой, – с пониманием сказал он, когда я замялся.
– Хочешь, почитаю что-то из своего? – сказал я.
…пришлось залезть на стойку. Витя Цой зажег спичку и водил ей взад вперед. Пьяные в жопу корейцы почему-то подпевали, и, почему-то, подпевали на корейском. Было так круто. Я даже почувствовал себя «звездой». Витя чиркнул новой спичкой.
Я сказал:
женщины во мне бывают маленькие и статные, полногрудые
и с грудями маленькими, как точки китайской гуаши
на покарябанном стальным пером листе рисовой
или какой другой
бумаги
во мне живет бабушка, которая заставляет спать в обед
мама, поэтому я прилежно завтракаю до того как выкурить сигарету
тетя, поэтому я бросил курить
Света – рыженькая такая, поэтому я знаю секрет сооблазнения
