– Серые лица… серые улицы… – сказал кто-то.
– И за что терпим? – сказал кто-то.
Воцарилась тишина. Кивают, понял Ион. Зашмыгали. Сказал кто-то:
– Эх, мне бы яблочка сейчас… настоящего, хрупкого, сочного, – сказал он голосом анонсов на телеканале ОРТ.
– Полцарства бы отдал! – крикнул он.
– В смысле, пол Федерации! – сказал он.
Ион сглотнул. Вспомнил письмо из дому. Жена, Стелуца, жаловалась, что деньги кончились еще к Новому Году. Старшего, Никидуцу, отправили с сумой просить Христа ради по деревням соседским. Младший, Гица, помер от холода в свои три года, потому что на дрова денег не наскребли. Что мне делать, спрашивала в письме Стелуца. Бросить все и ехать в Италию собой торговать? От него, Иона, денег не видно почти. Жрать нечего. Летом дети с женой два месяца на одних яблоках просидели, поносом исходили…
…Гости рассмеялись. Снова захлопали. Заговорил хозяин.
– Дорогие друзья, – сказал он.
– Сегодня я собрал вас не просто так, – сказал он.
– Тина, опустите юбку, групповуха после – сказал он.
Воцарилась укоризненная тишина. Зашмыгали. Хозяин продожил.
– Как вы знаете, сегодня, в условиях жесткого прессинга на Федерацию, – сказал он.
– Недоброжелатели нашей многонациональной страны не оставляют дерзкой идеи, – сказал он.
– Сорвать проведение Олимпиады в Сочи, – сказал он.
– Несмотря на зверский оскал Запада, Игры популярны, рейтинг Отца зашкаливает, – сказал он.
Воцарилось молчание. Встали, понял Ион.
– Прошу садиться, – сказал хозяин.
– Итак, сам Отец поручил мне… – сказал он.
– Да вольно, вольно, – сказал он.
– Поручил охранять святыню, – сказал он.
– Этот вот… – сказал он.
– Самотык? – взвизгнула Тина.
– Факел… – укоризнено сказал хозяин.
– Кого факал? – с недоумением подумал Ион, изучавший английский язык, чтобы поехать когда-нибудь на сэкономленные деньги в Лондон и прервать череду неудачных рождений дипломом МБА.
– Олимпийский факел со святым огнем с Афона, – сказал хозяин.
– Мы будем хранить его тут, весь оставшийся до Игр месяц, – сказал он.
– После чего всей Командой привезем в место проведения Игр, и вручим лично в руки Львовичу Эрнсту Константину – сказал он, добавив: – для тех, кто не в курсе, первое это фамилия, второе имя, а третье отчество…
– После – отпуск, – сказал он.
– Море, Тайланд, настоящие фрукты, яблоки там… – сказал он.
– Отдыхать от серой Москвы, – сказал он.
– А сейчас сдаем ключи от машин, – сказал он.
– Серж, имей совесть, мне же рожать к вечеру, – сказала Маргарета.
– Марго, ради страны… – сказал хозяин.
– Ладно, месяц перетерплю, – сказала Марго.
– Сидим тут, пьем, нюхаем, – сказал хозяин.
– С факела глаз не спускаем, – сказал он.
– Образец единственный, сплав из титана с серебром и слезами Кабаевой, – сказал он.
– В темноте светится, отгоняет духов, освящен Патриархом, – сказал он.
– Не дай Бог случится что, Хозяин с нас кожу сдерет за факел этот, – сказал он.
– Так что сидим и не рыпаемся, – сказал он.
– А пока мы тут… – сказал он.
– Можем даже клип снять, или, там, прямое включение сделать, ток-шоу, например – сказал он.
– Скажем… «Железная леди»… – сказал он.
– Про бабу, которая тужится, но заради родины ждет, – сказал он.
– Один фиг делать нечего, – сказал он.
– Или игривый музыкальный клип… – сказал он.
– Что-то патриотическое, но остренькое, с претензией, – сказал он.
– Чтобы хипстеры дрочили, – сказал он.
Хлопнул в ладоши. Ион кубарем скатился по лестнице. Постучал вежливо в дверь.
– Ваня, – сказал хозяин.
– Камеру тащи, клип снимать будем, – сказал он.
– Начальник, – сказал Ион с легким акцентом, чтобы порадовать гостей и хозяина а-у-тен-ти-ч-ны-м сходством с киноактером Будулаем, которого, как и всех проклятых цыган, молдаванин Ион ненавидел.
– Начальник, дай денга, – сказал Ион.
Хозяин поморщился, но в штаны полез. Долго копался – в обтяжку, как у москвичей принято, – те на ногах чуть не лопались. Вытащил пару банкнот из мотни откуда-то, небрежно слуге сунул. Сказал:
– Вот, Иван, вам все про Европу дома болтают, – сказал он.
– А живую копейку вы, молдаване, из нас, русских, сосете, – сказал он.
– Понял теперь, кто ваш, молдаван, настоящий друг, а не так? – сказал он.
– Тина, да прикройся ты, – сказал он.
– Что за характер, везде намеки чудятся, – сказал он.
Иван, низко поклонившись, деньги в руки принял. Краем глаза на собравшихся глядел. Сидели все в креслах мягких вкруг камина, да вполголоса сетовали, что яблок, мол, в Москве не достать, и зелени настоящей… Ишь, чудаки. А посередке палка металлическая торчала с язычком пламени.
Повисла пауза неловкая…
– Ты это, Ваня, – сказал хозяин.
– Слетай нам за порошочком-то, – сказал он.
– Хозяин, деньга дай, – сказал Ион.
Хозяин покачал головой, снова поморщился. Полез снова в карман брюк своих, облипочных…
…. брюки Ион все равно снял с хозяина, потому что обблевался тот. Никто и не заметил: гости, кто где, валялись по комнате на белоснежном – словно снегом припорошило, – полу. Валялись бутылки разбитые, вперемешку с Тиной, которая все-таки напросилась – шалунья, покачал головой Ион, – краснела кровь с чьего-то носа разбитого, ползал на матраце в углу гость с бороденкой… Свечой горел посреди разгромленного дома факел олимпийский. Вспомнились Иону стихи поэта Pasternak, которые хозяин любил декламировать вечерами, когда бабу очередную еться на дачу привозил.
свеча горела на столе, свеча горела
шипела тлела даже жгла
повсюду черно, страшно, мгла
чернеющая, Русь зияет
открытой раной нараспашку
я шелковую расстегну рубашку
воскликну – тысяча чертей
где моя шпага, ей же, ей
нет, я не гей,
увы, другой
совсем неведомый герой
свечу зажег, и воспалил все раны
вы не находите, как странно
сплетенье рук и даже тела
в огне узреть
мне надоело
