– Ну, кто там еще остался, – сказала она.
Леночка Белкина вздохнула и набралась храбрости.
– Ишь ты какая, – сказала женщина.
– Шестой класс, а титьки уже растут… – сказала она.
– Ты, короче, зря в Володаркина влюбилась, – сказала она, не обращая внимания на покрасневшего шефа кружка воздухоплавания Петю Володаркина.
– Он ведь притырок правда по этой теме поедет, в школе останется кружком руководить, – сказала она.
– В лихие девяностые запьет от тоски да унижения, – сказала она.
– Бить тебя станет, – сказала она.
– А ты – шариться, как все, кого муж бьет, – сказала она.
Леночка побледнела, отступила на шаг и взяла за руку Петю.
– Все равно, – сказала, – я его не брошу.
– Правильно, – сказала женщина с бластером.
– Это я испытывала так, но есть шанс, – сказала она.
– Шанс исправить всегда есть, – сказала она.
– Если вытерпишь до 2000—го, начнется подъем с колен, – сказала она.
– В смысле безнадега будет такая же, но уже с фанфарами и деньгами, – сказала она.
– Петька пусть соберется с силами, грант хватанет на нано-самолетостроение, – сказала она.
– И на эти деньги вы в Штаты свалите, – сказала она.
– Там Петины модельки на вес золота будут, – сказала она.
– Беспилотники-дроны, черных мочить, – сказала она.
– В галактиках типа Ирак да Афган, – сказала она.
Снова порошка достала. Нюхнула.
– Аспирин будущего, – сказала, хотя никто не спрашивал.
В подвал заглянул добродушный барбос. Повилял хвостом. Громозека нажала на кнопку бластера и барбос обернулся кучкой пепла.
– Так и вся наша жизнь, пацаны, – сказала Громозека, которую, совершенно очевидно, развозило.
– Громозека, – сказала с добродушной улыбкой Алиса.
– Ну все-все, не буду больше, – сказала женщина.
– Кто там еще… – сказала она.
– Так, по списку, лохи в классе… – сказала она, раскрыв журнал.
– Лерочка Иновакова, – сказала она.
– Два аборта, семнадцать мужчин, замначальника строительной фирмы, – сказала она.
– Депрессия, ребенок в тридцать семь лет, – сказала она.
– Рано радуешьсся, пацана ты избалуешь, – сказала она.
– Таня Шмуклина, – сказала она.
– Анекдот про помидору на рельсах знаешь? – сказала она.
– Нет, – сказала Таня.
– Ползут две по рельсам, одна говорит осторожно поезд едет вот-вот пое… – сказала Громозека.
– А другая так – где пое…. – сказала она и рассмеялась.
– Короче, Таня, поезд, – сказала она.
– Ну или с учетом сколько тебе осталось, пое…. – сказала она.
Таня разрыдалась. Костя Трубкин обнял ее, стал утешать. Женщина ласково покачала головой, продолжила.
– Так… ты кто чмырек… Севка Непогодин… – сказала она.
– Ты, Севка, вольешься в рыночные отношения, – сказала она.
– Пойдешь еще в последних классах школы путанить, – сказала она щуплому сутулому пареньку с уже, почему-то, проплешиной, и унылой физиономией мартышки.
– Это как? – сказал Сева.
– Это с мужиками, – сказала женщина.
– Да ведь я это… – сказал Севка растерянно.
– Ну в смысле, я уже… – сказал он.
– Ну вот видишь, – сказала женщина.
– Бывают случаи, когда с человеком с рождения все понятно, – сказала женщина.
– И раз так, зачем ты тут наше время тратишь, – сказала она.
Махнула бластером. На полу появилась еще кучка пепла.
– Ты, Саша, уедешь в монастырь, – сказала женщина кому-то в толпе.
– Тоже способ пережить лихолетье, – сказала она.
– И вообще розыск за расчлененку, – сказала она.
– Кстати сволочь она будет еще та, так что я не осуждаю, – сказала она.
– Ты, Игорь, станешь военным, сгоришь в тан… – сказала она.
– В смысле, в звездолете, – сказала она, поймав укоризненный взгляд Алисы.
– Ты Наташа, будешь швея на три рабочие смены, так что не ссы, ты вечно будешь жить в 1980 году, – сказала она.
– Оливье, Алла Пугачева, Подмосковье и лыжи зимой, Затока летом, – скзала она.
– Ты, Рамиль, станешь видным деятелем татарского национального движения, – сказала она.
– А переклинит тебя на теме русопятых из-за того, что Светка Иванова не даст, – сказала она.
– Не косись, не косись, не даст, – сказала она.
– Так что можешь начать ненавидеть народ держиморд прямо сейчас, – сказала она.
– Ты, Игнат, будешь, – сказала она.
– А, нет, у тебя Игнат тоже пое… – сказала она и рассмеялась.
– Василий станет выращивать всякие растения, получит за это… – сказала она.
– Нобелевскую премию?! – сказала Вася.
– Нет, Вася, 6 лет по статье хранение и распространение, – сказала она.
– Адвокат, не отмажет от распространения, хотя ты ж для себя растил! – сказала она.
– Но мусора, волки позорные, им бы засадить пацана, – сказала она.
Вася промолчал. Хмуро покосился на будущих милиционеров Геру и Ваню.
– Ну, кто остался? – сказала женщина.
– Я, – тихо сказал Коля Наумов.
Женщина поглядела на него мутными глазами. Сказала:
– Будешь писателем-фантастом, – сказала она.
– Ты ж сучонок единственный, кто в будущем побывал, – сказала она.
– Поправишься на 50 килограмм, будешь трындеть про авторское право, – сказала она.
– То-се, псевдоним возьмешь подебильнее…. ну пусть будет Лукьяненков, – сказала она.
– Про звездолеты писать станешь, – сказала она.
– Гребанные космические полки, – сказала она.
– Юности моей надежды, – сказала она.
– Все, пацаны и телки, разбиваем понт, – сказала она.
– Минуту на прощание с Алисой, – сказала она.
Встала, пошатываясь, нажала на кнопку в шлеме. Засветились космодвери.
– Алиса, – сказал, волнуясь, Коля.
– Да дружок, – сказала Алиса, улыбаясь бездонными глазами.
– Я хотел спросить… – сказал он.
– Спрашивай дружок, – сказала она.
– Понимаешь, будущее… – сказал он.
