– Скажи еще, что ты сам пишешь, – сказала она.
– Конечно, пишу! – сказал я.
– Давай, – сказала она.
Я стал импровизировать.
– До свидания, друг мой, до свидания, – сказал я.
– Милый мой ты у меня в груди, – сказал я.
– Предназначенные расставания, – сказал я.
– Сил нам не оставят впереди, – сказал я.
– Это я сам написал, – сказал я.
– Ну, как? – сказал я.
Ей понравилось и она меня вознаградила. А потом еще. И еще. А в пять утра, – не рассвело, потому что еще не пошел дождь, – она вытолкала меня на лестничную клетку. Правда, перед этим еще поцеловала. Велела пойти учиться.
…в тот же день я узнал, что скандал замяли. Конечно, это потребует от всех сторон конфликта – объяснила мне директор, – определенных жертв.
– Мы твоя не исключать Лоринков, – сказала она.
– По крайней мере этот раза, – сказала она.
– А так доиграться, – сказала она.
– Но вернемся к баранам, – сказала она.
– Анжела Анатольевна переходит в другой школу, – сказала она.
– Обязаться твой не видеть не звонить не совокуплять, – сказала она.
– Твой учиться хорошо, не хулиганить не прийти пьяный урок, задолбать уже, – сказала она.
– Тоже Анжела не искать, – сказала она.
– Другая школа другой район, – сказала она.
Другой район в те годы – и мира, 90—ее, и в мои, 14 лет, – был чем-то вроде другой планеты.
– Твоя искать Анжела, неприятности она получать, – сказала директор.
– Анжела искать твоя, получать ты проблема, – сказала она.
– Круговой порука как большевик сраный, – сказала она.
– Их всех разоблачать и свобода дуть, – сказала она.
– А? – сказал я.
– Свобода на улица – сказала она.
– А? – сказал я.
– Какой планеты твой жить? – сказала она.
– 1992 год, война Приднестровье, независимость, митинг, свобода гласность перестройка дефицит Сахаров павлов рубли приставил к горлу ножик мешок постриженный под ежик оккупант русский домой-домой новай валюта лей толчки и рынки Огонек прожектор на ха перестройка маршрутка как транспорт граница появляться жвачка Сникерс пива в банка..? – сказала она.
– А? – сказал я.
– Животный, только трах думать, – сказала она.
– Уйти с глаз моих, – сказала она.
Я подчинился.
Вышел на улицу – хотелось курить, – и понял, что в этот день мне стукнуло 15. Дожить бы до 20, подумал я. Хотя нет, не хочу умирать стариком, подумал я. Прикурил «Пьер Карден». Кивнул знакомому дзюдоисту – ровесников мы делили по районам и видам единоборств, которыми они занимались, – и угостил сигаретой и его. Поймал ненавидящий взгляд директрисы из окна и отошел на пару метров от школы. Почувствовал, что постарел.
…В доме Анжелы телефон никто не брал несколько недель, хотя я звонил и часто. У меня ухо распухло от тяжеленных трубок телефон-автоматов, которые тогда еще работали. Но все это не имело смысла – она просто не брала трубку. Видимо, боялась, что у меня будут неприятности и берегла меня до конца. Стоило ли идти на это? Не знаю. Все равно меня исключили, – я не удержался и украл сумочку директриссы, в которой увидел собранную ей со взяточников-учителей месячную дань, – и терять мне было нечего.
Вопрос лишь – только ли это ее удерживало?
Или она просто не хотела меня видеть?
Чтобы выяснить это, я в очередной раз поступился отсутствующим достоинством и подкрался к ее дому. Где встретил, почему-то, физрука-каратиста. Он стоял под деревом и курил. Ну и ну, подумал я.
Физрук заметил меня и подозвал – просто поманил пальцем, – и я подошел. Если бы он сказал что-то вроде «ебаный блядь на хуй рот сука жду тебя вечером на татами» или начал драться, я бы даже попробовал сопротивляться или в позвонил дяде, который в самом деле был при наших криминальных Бетменах кем-то вроде помощника Робина.
Но физрук просто посмотрел на меня устало и сказал:
– А, племянник Наполеона, – сказал он.
– Проходи мимо, – сказал он.
Я повернулся и ушел.
…физрука после этого я видел в городе несколько раз. Как и все невероятно крутые каратисты 90—хх годов, в 2000—е он стал охранником. Сначала – подземного перехода, потом какого-то банка. Последний раз я видел его – в бушлате, вязаной шапочке и с резиновой дубинкой охранника, – у входа в какой-то помпезный офис. Он поймал мой взгляд, узнал меня, и поднял подбородок: может, хотел поздороваться, может – в очередной раз проявить мужское Достоинство.
Но я хорошо помнил то, что он сказал мне 20 лет назад.
И просто прошел мимо.
Анжелу я после всего видел один только раз. Но раньше, чем его – как только поступил в университет. Она стояла на остановке автобуса в чужом мне районе, – я открывал для себя мир вечеринок и прелесть ночевок в незнакомых местах, – с обесцвеченными волосами, и выглядела уставшей. На пальце я увидел кольцо, – должно быть они поженились, – под глазами у нее были синяки. Но Анжела выглядела все равно самой красивой женщиной в мире.
Да она такой и была.
Ляжки у нее были все такие же ослепительно-сочные.
Я постоял немного, любуясь. Смотрел то на ее ноги, то в глаза. Она молча смотрела на меня. Потом приехал ее автобус, и она поднялась по ступенькам наверх. И уехала, глядя на меня из-за стекла. Только после того, как автобус отъехал достаточно далеко, я побежал за ним. Она смотрела на меня и улыбалась. А я бежал, пока не выбился из сил. Но автобус уехал уже совсем далеко и я бы никак не смог догнать его.
Так что мы ничем не рисковали.
Когда я стану ветром
– Ждите здесь, – велел охранник.
Очень мужественный, в черной кожаной куртке, и взглядом из-под бровей. Может, они у него просто были как у Брежнева? Я не всматривался, они не любят прямого взгляда. Так что мне пришлось наблюдать за ним исподтишка. Плечи надутые, но это, скорее, из-за трех свитеров. Они все одевают по три свитера, чтобы не казаться тщедушными. Ну, под кожаную куртку. Время от времени он бросал взгляды на дверь, откуда должна была выйти Она. Я без колебаний понял, что он влюблен. Они все влюблены в певиц, которых должны охранять, после того, как стал популярным фильм «Брат-2». Я понял, кого он мне напоминает. Охранника певицы Салтыковой из «Брата-2». Удивительно, подумал я, но больше ничего подумать не успел, потому что дверь распахнулась и в кабинет влетела певица Максим.
Странно, но я ничего не почувствовал.
Поразительно, понимаешь в один день, что есть где-то женщина твоей мечты, мечтаешь о ней, а потом она входит в комнату, где ждешь ты, а ты… ничего, совсем ничего не чувствуешь.
