– Да все было вовсе не так! – сказал он.
– Ты, бомж, пошел на ха отсюда, – сказал охранник.
– Да послуша… – сказал мужичок.
Охранник ударил, мужичок свалился, и согласно кивая, пополз в угол школы. Там сел, потрогал нос, вытер руку о майку.
Гид почтительно сказал: «Дамы и господа, только что вы слушали в прямом эфире…». Туристы негромко переговаривались. Мужичонка остановил кровь, но выползти из угла, под взглядом охранника, боялся. Гид, послушав что-то в наушнике, сказал:
– А сейчас на проводе Тель-Авив!
– О, НЕТ, – сказал мужичонка.
Громкоговоритель потрещал и начал говорить.
– Шалом! – сказал он.
– Я ни слова вам не скажу об этом мудаке, – сказал глубокий женский голос.
– Это шо, нормально? – сказал голос.
– Встать, сказать, шо пошел за спичками, потому что прикуривать нечем, и пропасть на пятнадцать лет, – сказал голос.
– Шоб он горел синим пламенем этот Лоринков, я и слова ь не скажу вам за него! – сказал голос, огорчив туристов.
– А как вы познакомились? – сказал гид.
– Ну… – сказал голос.
…после полутора часов непрерывного монолога из Тель-Авива туристы стали располагаться во дворе школы, как американцы с отмененного рейса в аэропорту. Открывали спальные мешки, лежали, раскинув ноги, разговаривали, плевались жвачку на асфальт…
–… вот примерно малая толика того, што я имею сказать вам за этого поца, – сказал голос.
–… чтоб ему пусто было, – сказал голос с, почему-то, теплотой.
После этого на связь вышли Париж и Лондон, Екатеринбург и Амстердам, Москва и Мурманск, Варшава и Киев, Канада и еще раз США. Мужичок в углу оклемался и, постанывая от унижения (особенно громко он стонал от унижения во время прямых включений Екатеринбурга и Бобруйска) стал тихонечко ползать по двору школы, вытаскивая кошельки из курток задремавших туристов.
– Гоша, раз уж такой наплыв и они все тут валяются, – сказал голос гиду в ухо.
– Давай устроим фест, – сказал голос.
– Типа как у хиппи этих сраных, – сказал голос.
– Название только нужно придумать, – сказал голос.
– Вудсток? – спросил Гоша.
– Что-то знакомое, – сказал голос.
– Но общее направление мне нравится, – сказал голос.
– Просто нужно добавить местной специфики, – сказал голос.
– Вудсток в Кишиневе? – спросил Гоша.
– Тепло, – сказал голос.
– Кишиневский Вудсток? – сказал Гоша.
– Горячо, – сказал голос.
Голос потрещал еще и сказал:
– «Лоринсток»…
* * *
Сцену установили со стороны спортзала.
Пели ребята из «Куйбул», потому что именно на их концерте блеванул в 1993 году обкурившийся, пьяный и удолбанный Лоринков, который в тот день даже черкать в бумажках ничего не мог. Учитель физкультуры, сейчас подрабатывавший в охране, тоже делился своими воспоминаниями о нестандартном ученике. Он разглагольствовал, и, когда рев музыки стихал, слышно было:
«… говорю же, фиолетовое!… синий как щуренок мля… ну мы и прикупили… восемнадцать раз, а если не с похмелья?.. теорема Ферма никогда не давалась… Пьер Карден, ментоловые… ну, фильтр вырывался… обед стоил три с полтиной… звали Оксанкой… это если всухую, а если месячные!… пиво по утрам… торжественная линейка епыть… а вы говорите, извращенцы»
В аэропорту Кишинева приземлились еще 10 самолетов, и двор школы забился до отказа. Таксисты города сделали годовую выручку. Со сцены неслось:
– Город Кишинев, построенный за 456 до рождения самого писателя Лоринкова…
– Тунгусский метеорит, упавший за 12 тысяч лет до появления писателя Лоринкова….
– Наш марафон, посвященный самому писателю Лоринкову…
– В углу двора вы можете купить той самой травки, от которой Лоринков в 1999 году смеялся полтора часа в Долине Роз…
– Алкоголь, оторый предпочитал маэстро Лоринков, продается за крыльцом школы!
– На прямом включении школы Кишинева номер 30, 57 и 51, в которых тоже учился и из которых тоже был выгнан Сам Лоринков!
–… Лоринков!
–… оринков!
–… ринков!
–… инков!
–… нков
–… ков!
–… ов!
–… в!
Посреди толпы старенькая жирная женщина в шортах, бюстгальтере и с клоунским гримом, говорила:
– Я была любимой учительницей гения!
– Вот, в своей книжке он писал, что… – говорила она, и читала в книге.
–… ный рот вашу гребаную школ… – читала она.
–… собенно эта тварь жирная и клоунски накрашенная завуч Жуко… – читала она.
– То есть нет, это я не ту книгу взяла, – говорила она.
– Ага, щас, – говорила она.
– Вот, нашла! – говорила она.
– Школа как джунгли, сверху они прекрасны, – цитировала она.
– Прекрасный зеленый ковер на полу господа Бога, – цитировала она.
– Но стоит спуститься ближе, и вы видите удушливый смертельно опасный мир, – цитировала она.
– Без света, кислорода, с тысячами ядовитых насекомых и змея, дикими зверями, невероятной влажностью, и ежесекундной опасностью умереть, – цитировала она.
– Итак, – сказала она.
– Видите, как малыш Лоринков обожал нашу школу, – сказала она.
–… сверху они прекрасны… – сказала она прочувствованно.
Слеза проползла по щеке женщины, оставив след, словно улитка – на жирном грязном листе где-нибудь в джунглях…
* * *
Седьмой день Лоринкофеста ознаменовался ливнем, так что с крыши здания над двором натянули брезент. Один корпус решили снести, чтобы поместились все желающие. На памятник великому писателю собрали пятнадцать миллионов долларов, и уже не собирались остановиться на достигнутом. Обкуренный французский журналист внес фестиваль в Кишиневе в путеводитель «Мишлен» на одной странице с анальным сексом в Ибице и кислотой в Гоа…
– Между прочим, здесь учились и другие гении, – говорил кто-то из завистливых соучеников Лоринкова.
– Заместитель директора математических наук Изя Сольцман, – вспоминал соученик.
– Он еще уехал в Израиль и стал там директором обувного магазина, – вспоминал соученик.
– Известный русский комедиант Олешко! – вспоминал соученик.
– Ну, который играет скетчи в программе «Большая разница», – говорил соученик.
