Но девушка осталась. Обменявшись парой условленных фраз, мы обе окончательно удостоверились, что рядом сидит именно тот человек, которого другой ожидал здесь встретить.
— У меня полчаса, — сказала я, без обиняков переходя к делу.
— Полчаса мне вполне хватит, — кивнула девушка. — Писать ничего не буду. Я могла бы и раньше догадаться, — добавила она, имея в виду, очевидно, нашу недавнюю встречу в приемной.
Собеседница производила впечатление человека прямолинейного. Меня тоже потянуло на честность.
— В этом кармане у меня лежит диктофон. Пока он выключен, но мне бы очень хотелось его включить. Доставать ручку мне бы, знаете, тоже не хотелось, холодно, да и отвлекает. Но если у вас важная информация, а я догадываюсь, что она важная…
— Нет.
— Как скажете, — вздохнула я. — В таком случае перейдем к делу. Как мне вас называть?
— Лена.
— Ольга, — я протянула руку.
Девушка усмехнулась, но пожала ее. Мне подумалось, что Лена, очевидно, ее настоящее имя. Как оказалось впоследствии, она более не собиралась скрывать вообще ничего.
— Начну издалека, — сказала она и сразу успокаивающе подняла руку. — Но не волнуйтесь, в полчаса уложусь. Для начала небольшая оговорка: я — старшая сестра Андрея Москвичова.
— Журналиста? — уточнила я.
— Да, ведущего программы «Что говорят?». Сегодня я была у него, смотрела материалы, которые ему удалось собрать. Андрею не хватает только двух основных звеньев, чтобы правильно расположить всю цепочку и сделать верные выводы. Кстати, сегодня он созванивался с Шапочниковым. Вы уже, думаю, сами выяснили, что он и есть Бесфамильный, но Андрей этого пока не знает. Он собирается с ним встретиться якобы для того, чтобы побольше разузнать о Гладкове.
— А на самом деле?
— На самом деле, — нехотя сказала Лена, — он считает, что Шапочникова вот-вот должны отправить на тот свет.
Почему именно его, хотела было спросить я, но подумала, что потом сама разберусь. В конце концов, это не так важно, если Лена не рассказывает об этом более подробно. Интереснее было бы узнать, откуда журналист тянет информацию.
— От меня он информации никакой не получал и не получит, — упредила Лена мой вопрос. — Я не собираюсь собственными руками накидывать ему петлю на шею. Но он сам достаточно умен и проницателен. Поэтому я за него беспокоюсь.
— Вы же понимаете, — сказала я осторожно, — что я не могу дать никаких гарантий или предоставить вашему брату хорошую защиту. Тем более что вы, очевидно, не собираетесь посвящать его во что бы то ни было.
— Не собираюсь, — согласилась Лена. — Но я у вас ничего и не прошу. Сделок тоже не предлагаю. Я достаточно долго общаюсь с вашими коллегами, чтобы понимать бессмысленность каких бы то ни было сделок и соглашений. Но я уверена, что, если сейчас все вам расскажу, муромская история завершится раньше, чем Андрей докопается до сути.
Я в этом не была так уверена, в чем откровенно призналась:
— Знаете, это зависит от многих причин.
— В первую очередь, — сухо сказала Лена, — ваша оперативность зависит от ее целесообразности и от важности информации. Да, раньше я сообщила лишь крупицы того, что мне было известно. Но тогда я не думала, что вся эта история напрямую коснется Андрея, единственного близкого мне человека.
— Спорить не буду, — я обескураженно развела руками.
— Итак, начну издалека. По некоторым семейным обстоятельствам мне сразу после школы пришлось пойти работать. В университет я поступила, но позже, когда нашла работу получше, которую к тому же могла совмещать с учебой. Примерно за год до окончания школы я познакомилась с парнем из детского дома, который фактически примыкал к нашей школе.
Недавно в нашем городе было несколько детских домов и интернатов. Тот, о котором я говорю, являлся образцово-показательным. Чаще проверялся, субсидировался на порядок лучше других. Воспитанников, соответственно, тоже старались отбирать: принимали или переводили из других заведений подобного рода детей с хорошим уровнем интеллектуального развития, способностями в той или иной области.
Парень, с которым я познакомилась, остался без родителей в возрасте десяти лет. Мне с ним было интересно, он много знал, любил книги, спорт, был лучшим в классе. К тому же он помнил, что такое нормальная семейная жизнь, чем сильно отличался от большинства других ребят. Моя мать к тому времени уже второй год сильно болела, чаще лежала в больнице, чем находилась дома. А отец погиб, когда я еще не ходила в школу. Так что с Женей, так звали того парня, мы находились примерно в одинаковой ситуации.
Я слушала Лену, не перебивая, однако при первом же упоминании о детском доме стало понятно, в какую сторону клонится разговор и что рано или поздно должно прозвучать имя, скорее всего, мне уже известное. Но имя Женя не говорило мне ничего. Какая-то ассоциация промелькнула, но пока не сформулировалась.
Я сделала нетерпеливый жест рукой, Лена поняла это движение по-своему.
— Я так подробно рассказываю, — пояснила она, — не потому, что хочу душу излить. Такого намерения у меня нет, и вряд ли оно возникнет. Но сократить рассказ не получится, иначе останется много неясностей.
Я хотела было ответить, что в любом случае слушать Лену очень интересно, но промолчала, подумав, что эта откровенность — а мне и в самом деле было интересно — прозвучит несколько не к месту, ведь девушка пришла сюда не для того, чтобы развлекать меня занимательными историями из своей жизни. Поэтому я просто сказала:
— Продолжайте, пожалуйста.
Лена кивнула:
— Психологическому аспекту в детском доме уделяли, к сожалению, не так много внимания, как образовательному. Возможно, считали, что если дети хорошо развиты в интеллектуальном отношении, живут в относительно неплохих условиях, то со своими внутренними проблемами они вполне в состоянии справиться самостоятельно.
— Вы о «тайном обществе»? — догадалась я.
— Да, в том числе и о нем. Как вам, вероятно, уже известно, состояли в нем десять человек. Хотя назвать эту группу «тайным обществом» было бы чересчур громко. Подросткам нужна была семья, чья — то поддержка, понимание, а не просто нормальные условия жизни и сильные преподаватели. Вот они и создали своего рода мальчишеское братство, поклялись в вечной дружбе, преданности, сохранении тайны и так далее, в чем обычно клянутся в таких случаях.
— Детские клятвы, как правило, быстро забываются, — заметила я.
— Не забывайте, что они были уже не дети. Самому младшему на тот момент было пятнадцать, старшему только что стукнуло семнадцать, он как раз заканчивал десятый класс. — Лена грустно улыбнулась. — К тому же только словесными клятвами они не ограничились.
Я думала, она сейчас скажет что-нибудь про подписи, сделанные кровью, или что-то в этом роде. Но подростки, как оказалось, смотрели на жизнь серьезнее.
